— Что мешает? Давай так и сделаем. Хоть на пару дней.

— Как у тебя все просто. Разве я могу отца оставить? Он вчера первый раз на ноги встал. Сам же видел, он еле ходит. Чуть не упал после того, как по лестнице спустился.

— Да, верно. А уехать было бы здорово…

— Ну, ты-то, наверное, скоро уедешь. Как только Реджи закончит с твоей машиной, — с плохо скрываемой грустью заметила Габриелла.

Хэнк внимательно посмотрел на нее, словно что-то решая. Потом сказал:

— Послушай, нам с тобой надо поговорить. Где бы это сделать так, чтобы никто не мешал?

— Да прямо здесь. Чем плохо?

— Всем.

— Тогда в твоем номере.

— Ну, разве мы сможем там разговаривать?

— Хэнк, ты пугаешь меня. Что ты собираешься поведать мне? Ты…

— Ничего страшного. Я хочу обсудить наше с тобой будущее.

— Наше с тобой будущее?! Ты… ты серьезно? — недоверчиво спросила молодая женщина.

— Знаешь, я не приучен шутить такими вещами. Я же сказал, что люблю тебя, что…

Телефонный звонок прервал его горячие слова. Габби зашла за стойку, сняла трубку, коротко бросила:

— Перезвоните позднее, я занята! — И снова повернулась к нему.

— Нет, так невозможно. Давай поедем куда-нибудь. Пожалуйста, прошу тебя!

— Хорошо. — Она кинула ему ключи от своей машины. — Иди заводи, а я поднимусь к отцу на минуту.

— Куда поедем? — спросил Хэнк, когда она устроилась рядом с ним на пассажирском сиденье.

— Прямо. По тому шоссе, по которому ты приехал. Там нас точно никто не потревожит.

Они ехали молча, погруженные каждый в свои мысли, пока Хэнк не затормозил и не свернул на обочину.

Габриелла отодвинулась к самой дверце и повернулась к своему спутнику.

— Итак, — голос ее заметно дрогнул, — я слушаю. Ты ведь хотел что-то сказать мне… Что-то неприятное, верно?

Хэнк колебался лишь мгновение.

— Отчасти. Только отчасти. Пожалуйста, я прошу тебя, не реагируй на мои слова бурно, а выслушай от начала и до конца. Хорошо?

Она ощутила, как внутри нее все сжалось. Ну конечно, все было слишком хорошо, чтобы так оставаться и впредь.

— Не знаю, почему ты считаешь, что я должна как-то там особенно среагировать. — Тон ее был деланно-безразличным, но с нотками враждебности.

Габби… — Хэнк взял ее руку и не отпускал, хотя она и старалась вырваться. Лишь убедившись, что попытки сопротивления окончены, продолжил: — Габби, я хочу, чтобы ты знала: все, что я сказал вчера ночью, — истинная правда. Я больше всего на свете хочу провести с тобой всю свою жизнь. И проведу. То есть… — Он смутился, усмехнулся, поправился: — Если, конечно, ты хочешь того же.

Она продолжала молча и внимательно смотреть на него, интуитивно чувствуя, что все не так просто, как кажется.

— Почему ты молчишь, Габби? Ты… ты не любишь меня? Или не веришь мне?

Габриелла вздохнула.

— Я немного старше тебя, Хэнк, и понимаю, что ты что-то от меня скрываешь. Иначе не настаивал бы так на том, чтобы нам не мешали. Верно ведь? Поэтому ты говори, а не спрашивай, верю я или нет. Ладно?

Он сглотнул, понимая, что задача предстоит нелегкая. Но всепоглощающая любовь и безумная, почти невыносимая нежность к этой женщине, ожидающей от него смертельного удара, заставили пойти напрямую.