— Дорогая моя девочка, не говори глупости. Как я могу ревновать к Клоду?

— Почему нет? Он — очень привлекательный мальчик.

— В самом деле? Полагаю, он нравится женщинам.

— Да, дорогой. Именно это я и пытаюсь тебе втолковать.

— Проклятье! Если ты предпочитаешь эту мягкую тряпку…

— Я не говорила, что предпочитаю. Я не вышла замуж за мягкую тряпку, не правда ли?

— Да, не вышла. Тогда почему ты обвиняешь меня в том, что я ревнив?

— Но ты действительно ревнив. И всегда ревновал. Ты ревнуешь к Гастону Шаппарелю.

— Не ревную. Но у него плохая репутация.

— Полагаю, именно поэтому ты приезжаешь и бродишь по студии, пока он рисует. Это даже оскорбительно и, думаю, должно просто бесить его.

Бутл, обнаружив, что взрослые замкнулись в себе, ушёл и принялся катать свой мяч в углу позади орехового бара.

— Дорогая моя девочка, давай напрямую. Мне нет дела до Шаппареля. Да, мне не нравится его манера обращаться с женщинами, но я ни на секунду не ревновал к нему или к кому-нибудь ещё. Я больше не пойду с тобой, если ты этого не желаешь. Мне казалось, что тебе это нравится. Но если ты способна выносить его дерзости, не возражаю. Не думаешь ли ты, что я боюсь соревноваться с этим волосатым художником с вопиющим французским акцентом?

— Как мне нравится твоя самодовольная манера унижать людей. Мне бы было более лестно если бы ты ревновал.

— О Боже! Но я думал, именно за это ты и нападала на меня. Что ж, я не ревнив и наотрез отказываюсь притворяться в обратном.

— Я рада, потому что я могла бы найти и других ревнивых людей. Все эти актрисы, которых ты возишь на ланч и целуешь у служебного входа.

— Приходится целовать актрис. Они ждут этого. Но это ничего не значит.

— Знаю, дорогой. Именно поэтому я и не возражаю против этого. Но ты бесишься когда я целую даже Бутла.

— Да целуй его столько хочешь, только не подцепи от него чего-нибудь. Так или иначе, для такой собаки не полезно, если с ней нянчатся, как с ребёнком. Если бы только ты…

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Если бы только у нас был собственный ребёнок…

— Ну, я это и скажу. Если бы у нас был ребёнок, то у тебя было бы, чем себя занять…

— И оставаться счастливой и спокойной, пока ты возишь актрис на ланч. Это позволило бы тебе чувствовать себя более свободным, — неплохо для тебя!

— Хорошо, — сказал Харвелл спокойно, — скажи ещё, если хочешь, «пока я вожу актрис на ланч, чтобы удовлетворить их тщеславие, и успокаиваю администрацию, и решаю вопросы с затратами, и уделяю внимание бизнесу». Боюсь, что тебе действительно скучно, пока я отсутствую. Не очень-то много занятий в месте, где всё делают за тебя.

— Я рада, что ты не предлагаешь мне заняться домашним хозяйством, чтобы не хандрить. Нет, Лоуренс, мы уже много раз это обсуждали. Пожалуйста, не начинай снова. Не то, что я не люблю детей и боюсь завести хотя бы одного. Но это не помогло бы. Это был бы лишь ещё один Бутл, только хуже. Ты не согласен, но я-то знаю, что это правда. Ты был бы ужасно, ужасно ревнив, и я бы этого не перенесла.

— Ревновать к собственному ребёнку? Розамунда, ты говоришь ужасные вещи.

— К куче мужчин, всё равно. Или же ты любил бы его больше, чем меня, и я стала бы несчастной. Любимый, разве ты не понимаешь? Такое счастье, что есть только ты и я, и если возникнет что-нибудь, что-то, вмешивающее в наше счастье…

— О, но Розамунда, любимая…

— Да, и предположим, при родах я умру. Ну, я не так уж и против, но предположим, что они превратят меня в уродину, и я потеряю все зубы или случится ещё что-то ужасное, так что я уже не смогу быть твоей Розой Мира.