«Стоит только экспертам исследовать почерк, — утверждал В. А. Сологуб, — и имя настоящего убийцы Пушкина сделается известным на вечное презрение всему русскому народу. Это имя вертится у меня на языке, но пусть его отыщет и назовет не достоверная догадка, а божье правосудие».
До божьего правосудия дело не дошло, но вот почти через сто лет после событий, когда были обнаружены подлинники «диплома», известный пушкиновед П. Е. Щеголев решил осуществить желание друзей поэта и провести научную графическую экспертизу.
«Суду» были преданы три человека, участие которых в составлении диплома, согласно имевшимся уликам, было наиболее вероятным: приемный отец Дантеса — барон Луи Геккерн и два великосветских шалопая — князь Иван Гагарин и князь Петр Долгоруков. Образцы несомненного почерка каждого из них сличались с почерком переписчика двух подлинных подметных писем.
Экспертизу проводил известный ленинградский юрист А. А. Сальков. В результате этого исследования историк литературы впервые смог, наконец, сослаться не на «достоверную догадку» и не на «божье правосудие», а на строго научные данные и, не боясь ошибиться, назвать имя хотя и не единственного убийцы Пушкина, как полагал Сологуб (истинным убийцей была жадная толпа стоящих у трона палачей свободы, гения и славы), но все же имя одного из главных конкретных виновников трагической гибели поэта. Криминалист Сальков категорически заключил, что «дипломы» написаны рукой П. Долгорукова, и, подтвердив таким образом не раз высказывавшиеся, но недостаточно обоснованные предположения, навеки пригвоздил этого жалкого пасквилянта к позорному столбу.
Современных анонимщиков отыскать иногда труднее, чем «старинных» — они не слишком жаждут славы и предпочитают оставаться в тени. Все же их находят, даже если они прибегают к такому совершенному техническому средству, как пишущая машинка. Этот популярный агрегат имеет, между прочим, не меньше индивидуальных особенностей, чем почерк. Криминалист С. Ш. Касимова установила, что каждая (каждая!) пишущая машинка имеет свои неповторимые особенности, обусловленные ее системой, временем выпуска, степенью изношенности механизмов, маркой шрифта, качеством и состоянием ленты, интервалом между строками, величиной шага (то есть расстоянием, на которое продвигается каретка после каждого удара), размером и рисунком букв, цифр, знаков препинания, загрязнением, порчей ударных поверхностей и многим (многим!) другим.
К тому же криминалист, пустившийся на поиски анонимщика, исследует не только почерк человека или «почерк» его машинки. Немало интересного откроет специалисту анализ бумаги, чернил или карандашных следов, конверта и всевозможных отпечатков на нем. Когда я, еще будучи студентом, проходил следственную практику, мы однажды разыскали анонимного склочника по слюне, которой была приклеена марка. А мои коллеги распознали другого клеветника по своеобразной манере располагать на конверте адрес.
Бытует такое словосочетание: «Говорящая бумага». В руках криминалиста бумага действительно «говорит» и нередко самим своим существованием выдает преступника. Одного расхитителя общественного имущества выдала, к примеру, именно бумага. Подложный документ, который маскировал его махинации, был датирован давним числом. Когда же подвергли химико-биологическому исследованию состав бумаги, оказалось, что выпуск ее в таком составе волокон начался лишь через десять месяцев после поставленной на документе даты.
А то еще было так: преступник, пытаясь сфабриковать «старый» документ, и бумагу выбрал старую — желтую, трухлявую от времени. Его выдал, однако, яркий цвет чернил. Если бы текст соответствовал возрасту бумаги, то одновременно с ее пожелтением потускнели бы или даже выцвели и чернильные штрихи. Я пишу это спокойно, не боясь, что некий мошенник использует во зло полученные сведения. |