«Хотя вам, В В Б ие, не следовало бы говорить, помня те 3 /2 года арестантских рот, которые вы мне подарили и за тот черствый кусок черного хлеба, ко¬торым питалась моя семья, но зная вас все таки за доброго человека и надеясь, что кроме Бога и нас двух никто не будет знать, скажу вам: лошади, четыре мо¬лоденьких кобылички, у цыгана Сережки в г. Нико¬лаеве. Вчера ко мне заходил один парень, фамилию его не знаю, но прозывают его "Марком Скороходом"; предлагал он мне купить эти кобылки, они стояли на Пересыпи в заезжем дворе; я был там и видел шара¬бан и лошадок, они породистые, кровные и страшно были загнаны. Там я видел сожительницу Марка и еще какого то парня, похожего на цыгана. Запросил Марк с меня 600 руб.; я отказался от покупки, он зая¬вил, что цыган Сережка купит у него. Где живет Се¬режка, я не знаю, но знаю, что в г. Николаеве», пояс¬нил мне покупщик краденых лошадей.

Тотчас же отправился я вторично к тому же коно¬воду, который обещал мне содействовать в поимке преступников, и спросил его, не знает ли он коновода «Марка Скорохода» и местожительство цыгана Се¬режки.

«Как не знать, сожительница Марка, Танька   пле¬мянница моей жены; он, подлец, сманул честную де¬вочку, еще дитя, и увез куда то; никак не могли ра¬зыскать ее. Счастье его, что он не попался мне в руки, живым не выскочил бы; у меня есть и фотография Марка. Адрес Сережки я знаю и готов вам указать, лишь бы найти Марка и Таньку».

Приняв от него фотографическую карточку Марка и согласившись вместе выехать в Николаев, я отпра¬вился в сыскное отделение, дабы приготовить в доро¬гу хороших четырех агентов, и в тот же вечер паро¬ходом выехал в Николаев. Туда мы прибыли около 4 часов утра.

С пристани все шесть человек по указанию коно¬крада отправились к дому, где жил цыган Сережка. Ворота были заперты, пришлось перелазить через вы¬сокий забор; к счастью, во дворе не было собак. Указ¬чик куда то исчез. Не заходя в квартиру цыгана, я вначале осмотрел сараи и конюшни и в одной из ко¬нюшен обнаружил четырех вороных молодых кобы¬лиц; здесь же невдалеке находился и шарабан.

Оставив агента возле лошадей, я с остальными по¬дошел к двери квартиры цыгана и постучался; дверь открыл сам Сережка. Замечательно то, что цыган да¬же не спросил через дверь, кто стучится, а открыл ее, как будто бы знал, кому отворяет дверь. Надо знать, что блатыкайны в редких случаях спрашивают, кто стучится; этим пользуется полиция, заставая все врасплох.

Войдя в первую комнату, я усмотрел спящими на полу двух мужчин и молодую девицу. Не разбудив их, я произвел осмотр их одежды, причем нашел у каж¬дого по револьверу и финскому ножу. Под подушкою нашел по кошельку с несколькими рублями. Я раз¬будил спавших и спросил, откуда они прибыли. Один из них, оказавшийся впоследствии Марком Яковенко, ответил, что приехал из Херсона, где имеет собствен¬ную землю и дом. На мой вопрос, кому принадлежат шарабан и 4 лошадки, Яковенко заявил, что его соб-ственные и куплены им вчера у неизвестного челове¬ка за 600 руб., и что весь выезд он предполагает про¬дать цыгану, заработав лишь 50 руб. Сам же зани¬мается барышничеством на конных рынках. Одно¬временно с задержанием Яковенко, его сожительни¬цы и товарища, была запряжена в шарабан четверка кобылиц, и я вместе с арестованными поехал к при-стани с целью выезда в Одессу. На пароходе, во время пути, мои агенты беседовали с задержанными, желая добиться сознания; о случае убийства кучера им при¬казано <было> не говорить ни слова. В Одессе никто из задержанных не желал сознаться в убийстве, не¬смотря на то, что я проводил с каждым обвиняемым по несколько часов.

Ввиду упорства арестованных, я опять отправился к тому еврею, который сообщил о них сведения, и просил его сказать мне, не рассказывал ли обвиняе¬мый подробности убийства.