«Здравствуйте, г н Добровольский, он же Максим Грабовецкий, убивший Авидона, здравствуйте! знако¬ма вам эта карточка?»

«Да, я Грабовецкий, на карточке изображен тоже я, пишите протокол. Недолго пришлось погулять на сво¬боде, надо идти на старую квартиру, на Сахалин. Сколь¬ко труда и здоровья стоило, пока добрался до своего города: одного товарища сожрали и много, много горя перенесли».

Веселкин также сознался, что он есть Григорий Толстоганов   беглый из Сибири.

Грабовецкий присужден к 40 ударам плетью и вод¬ворению бессрочно на Сахалин. Толстоганов   на год в тюрьму с возвращением в ссылку.

XV

Разговор мой с Максимом Грабовецким о поне¬сенном им горе во время бегства с Сахалина, а в особенности о том, что они сожрали товари¬ща, меня заинтересовал и, несмотря что время было идти обедать, я решил остаться в участке и тут же пообедать. Послав человека в ресторан за двумя обе¬дами, я просил Грабовецкого рассказать мне все то, что он испытал во время бегства, ибо я никак не мог допустить мысли, что возможен побег с острова Саха¬лина. Обеды принесены: один из них я отдал Грабовецкому, порезав ему лично говядину, жаркое и, дав ему только одну ложку, предложил пообедать. Часо¬вой городовой стоял возле Грабовецкого безотлучно. Я также принялся обедать. Кончив обед, Грабовецкий перекрестился и поблагодарил меня за угощение.

Он начал свой рассказ с того, как более 800 человек каторжников, в числе коих был и он, было отправ¬лено из Одессы на пароходе «Кострома». Путешество¬вали морями около 2 х месяцев. По пути от солнеч¬ного удара умерло 4 товарища, которые похоронены в море. «На Сахалине с нас сняли кандалы и мы были на свободе. Многие живут со своими семействами, имея собственные свои дома и участки земли.

Бежать с острова можно только зимою и то не во всякую зиму, а только когда замерзает пролив. Нас 12 человек каторжников сговорились бежать. Портового часового ночью мы убили и, взяв ружье и одежду его, отправились по льду к стороне материка. Провизией запаслись на трое суток. Одежда наша была легкая: ка¬зенный арестантский тулуп, суконные куртка и брю¬ки и валенки. Мороз доходил до 45°, дыхание захва¬тывало. Пробежим бывало версты 3 4, согреемся нем¬ного и опять скорым шагом. Насилу доплелись до материка. Местности никто из нас не знает, идем на произвол судьбы. Начались непроходимые леса   тай¬га. На четвертый день потеряли одного товарища, умер¬шего от холода. Осталось нас 11 человек. По пути ни одного селения и ни одной живой души, лес беско¬нечный, провизия вся истощилась и нет возможности выбраться на дорогу. Остановились мы и стали рас¬суждать, что нам делать и как поступить; некоторые советовали возвратиться обратно на Сахалин, а дру¬гие решили продолжать путь дальше, говоря, что на возвращении обратно так же придется голодать, как и сейчас. Так как все мы двое суток ничего не ели и силь¬но истощились, то решили принести одного из наших товарищей в жертву, указав на одного, как по мнению большинства, он, по своей слабости, не сможет дота¬щиться до ближайшего селения и перенести такого жестокого путешествия. Смертный приговор привели в исполнение: ударом ножа в сердце свалился нес¬частный наш коллега. Очистив от снега местечко (с нами были два топора и лопата) и разложив сучья деревьев, подожгли их. Мне предложили очистить покойника (распотрошить его), но, откровенно гово¬ря, я не мог этого исполнить: либо из жалости к то¬варищу, либо из брезгливости. Операцию над ним произвел другой, который был сослан в каторгу за убий¬ство целой семьи   шести душ. Воды у нас не было, пришлось пользоваться снегом. Сжарили друга, как хорошего поросенка и, вернее сказать, как шашлык и, подкрепившись им, отправились дальше в дорогу.