— Я ее знаю! — орет Владос. — Это Ксю, я с ней на Островах общался с пару недель назад! Вместе в один рейд по пещерам ходили! Суки, да она под наркотой!

Бурные обсуждения не прекращались. Выслушав бессмысленную ругань, я отошел к следующей компании, которые обсуждали опасность для человечества Кошмарных тварей.

— Так ведь твари ведь за пределами города теряют силу, — нахмурился я. — Я же слышал историю, как каких-то громадных тварей из автоматов перебили, а они и сделать ничего не смогли.

— Во-первых, даже искатели полностью способности не теряют, а тут монстры, которые с ними всю жизнь прожили. А во-вторых, зачем могучая сила, если иногда достаточно крохи? Вот, смотри. Нарезка с видеозаписей какого-то идиота, которому показалось, что увезти при эвакуации ментальный Кошмар — отличная идея.

Парень за минуту нашел нужное видео. На экране маячила сидящая на чистом листе альбома бесхвостая мышь с уродливой мордочкой и с пятью рогами, растущими на манер неровных зубчиков короны. Рядом лежали кисти, открытые краски, карандаши.

Когда камера отдалилась, я увидел, что задние лапы этой мыши оканчиваются маленькими копытцами. Это что, чертенок?

— Я покажу вам то, что вас точно удивит, — пообещал закадровый голос. — Давай, рисуй. Рисуй! Рисуй море!

Чертенок вскочил на копытца, ловко схватил со стола кисточку и принялся скакать по листу, виляя задницей. Видео оказалось неожиданно хорошего качества — я видел, как маленькие глазки блестят от возбуждения.

С каждым прыжком существо беспорядочно водило по листу кистью, оставляя яркие мазки краски: синей, черной, белой. Его движения быстры и легки, напоминая беспорядочный танец.

Постепенно мазки сливались друг с другом, перетекали из одного в другой. Я упустил момент, когда беспорядочная мазня превратилась в картину бушующего моря, при виде которой Айвазовский сожрал бы свою кисточку.

На громадных волнах застыли хлопья грязно-белой пены. Казалось, еще мгновение, и волны на листе оживут под кистью и выплеснутся не то, что из рисунка — из экрана!

А чертенок все добавлял штрихи серого и черного, создавая тени и глубину, чтобы подчеркнуть мощь и величие стихии. Крохотные глаза сверкали от удовольствия.

В конце концов, чертенок остановился, чтобы полюбоваться своим творением. На альбомном листе перед ним раскинулось бурное (пусть и застывшее) море, полное энергии и движения.

Удовлетворенно кивая, существо делает последний штрих и, довольное своей работой, отступает назад, оставляя за собой шедевр красок.

— Он рисует, что я хочу, — горделиво говорит некто за кадром, и смущенно добавляет. — Я раньше тоже рисовал, но почему-то всё хуже получается.

Зато рисунки с каждым разом расцветали. Чертёнок карандашиком, красками и даже простым углем творил настоящую магию на бумаге, на белой стене, на холстах. Рисовал «ну ты знаешь, ту девушку, которая по соседству со мной жила» — безумно красивую школьницу. «Этот, э-э… Э-э…» — холм, усеянный алыми маками.

Видео состояло из десятка нарезок видеозаписей, сделанных в разные дни. С каждым разом картины становились все лучше, с каждым разом лексикон закадрового художника становился все беднее.

Чертёнок поблескивал умными глазенками.

На последнем видео закадровый голос смущенно признался зрителям, что почему-то забыл, как включать камеру и полтора часа разбирался, как это сделать.

Рисунок горного заката вышел изумительным. Но когда чертёнок закончил, на его голове вырос ещё один рог, а за кадром кто-то испуганно мычал и плакал. Экс-художник разучился даже говорить.

— Его родственники выложили видео, — объяснил парень. — Говорят, художник идёт на поправку. Если раньше только мычал и истерил, то теперь радуется, когда к нему в палату приходят родители.