— Признаюсь, я только что встал с постели. Но я помнил о встрече с вами — и потому нырнул в ванну, побрился, и вот я уже тут как тут!

Замелькали слепящие вспышки фотоаппаратов. Кинокамеры увековечивали характерную позу и костюм бывшего хозяина лесной глуши, который метил ныне в Белый дом.

Костюм же его состоял из надетого на голое тело небесно-голубого халата и красных шлепанцев. Но это был Харвей Брэгг — Синяя Борода, человек, который грозился уничтожить Конституцию и стать новым Гитлером США. Его безобразие (ибо, несмотря на физическую силу и атлетическое телосложение, он обладал безобразной внешностью) внушало благоговейный трепет всем присутствующим на том собрании. Его оглушительный голос ярмарочного зазывалы перекрывал все слабые голоса оппозиции. Он был Харвеем Брэггом. Потенциальным всемогущим Диктатором Америки.

В группе репортеров, жадно внимающих словам Брэгга, находился один неизвестный другим новичок, который представлял популярнейший еженедельник Нью-Йорка. Это был высокий молодой человек в очках, с густыми растрепанными волосами, седеющими на висках, и с щетинистой бородкой. Широкополая черная шляпа и просторный плащ с капюшоном выдавали в нем обитателя Гринвич-Виллидж.

От острого взгляда его глубоко посаженных глаз не укрывалось ничего из происходящего в переполненном зале. Он сделал несколько пометок в блокноте и теперь внимательно наблюдал за Синей Бородой.

— Мальчики и девочки! — Харвей Брэгг поднял руки, как бы благословляя всех собравшихся. — Я знаю, что все вы хотите услышать. Вы хотите услышать, что я собираюсь сказать Орвину Прескотту в Карнеги-холле.

Брэгг опустил руки, когда в ответ на его заявление раздался возбужденный гул голосов, и дождался тишины.

— Я скажу единственное. И это касается, ребята, всех вас… Он сделал плавный жест левой рукой, охватывая все собрание газетчиков. — И весь народ в целом. Я скажу следующее. Наша страна, которую все мы любим, несчастна. Мы знавали тяжелые времена — но мы выстояли. У нас есть стойкость и мужество. И мы остались живы после многих передряг. Да, сэр! Мы выжили, чтобы встретиться лицом к лицу с грядущими опасностями. И я хочу спросить вас, доктор Прескотт: вы торгуете утилем в угоду аббату Тернового Венца — или распродаете свое собственное добро?

Вслед за отцом и дочерью Дюма зааплодировали все присутствующие.

— Я не говорю, ребята, что вся болтовня аббата Донегаля яйца выеденного не стоит. Я утверждаю, что обещания, полученные из вторых уст, не внушают доверия. Я хочу услышать, что может пообещать народу лично доктор Прескотт, и увидеть плоды непосредственно его деятельности. Я не обещаю — я делаю. Ни один гражданин, обратившийся в Лигу истинных американцев, не остался без работы!

Снова раздались громкие аплодисменты.

— Мы ищем человека, способного действовать! Прекрасно! Все сроки истекли. Начинается схватка! Справа Донегаль — Прескотт, слева Харвей Брэгг! Америка для каждого человека — и каждый человек для Америки!

Крики «ура» и оглушительные аплодисменты завершили выступление оратора. Харвей Брэгг с высоко поднятыми руками возвышался над собранием людей, возбужденных его грубым красноречием. В этот момент сквозь жужжание кинокамер и треск фотоаппаратов до слуха Брэгга долетел осторожный шепот:

— Вас хочет видеть одна леди, мистер Брэгг.

Герой дня неохотно опустил руки и обернулся. Позади стоял его личный секретарь Сальвалетти. Они обменялись быстрыми взглядами. Вокруг суетились журналисты.

— Срочное дело? — прошептал Харвей Брэгг.

— Номер Двенадцать.

Брэгг вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

— Хорошенькая?

— Красотка.

— Извините, друзья мои! — Мощный голос Брэгга перекрыл возбужденный гомон гостей.