В полной тишине взошла Третья Луна. В её неверном призрачном свете комконовцы отыскали место, где, по выражению Серосовина, "работал скорчер". И остановились, открыв рты. На стене одного из бараков здесь разрядами скорчера, установленного на малую мощность, была выжжена надпись - странными иероглифами, на неизвестном языке.

- Что это за язык? - спросил Водолей.

Вадим всмотрелся и начертания иероглифов показались ему знакомыми. Потом он сосредоточился, и иероглифы сложились в слова.

- Это хонтийский, - сказал он, когда смог преодолеть шок от смысла прочитанного.

- Хонтийский? - переспросил Серосовин. - Змеиное молоко, откуда на Сауле взяться хонтийскому?

- А откуда скорчеру? - напомнил Сандро.

- Тут написано... - сказал Вадим, судорожно сглатывая, - тут написано: "Корней Яшмаа здесь был"!

- Яшмаа? Это который Прогрессор? - изумлению Серосовина не было предела.

- И который "подкидыш", - подытожил Сандро.

- Бред, - сказал Серосовин. - Полнейший бред!

- Что будем делать? - Сандро поправил перевязь с мечом.

- Драка будет нешуточная, - словно и невпопад отозвался Водолей.

Потом он принял решение.

- Так где ты говоришь проживает твой Гарайра? - обратился он к Вадиму и зловеще добавил: - Думаю, именно там мы получим ответы на все вопросы.

Вадим повёл комконовцев к бараку, где жил номер сто двадцать шестой. Было темно и тихо, как в гробу. Только скрипел снег под подошвами. Да чуть посипывал, вдыхая морозный воздух, Серосовин.

У входа в барак они остановились. Не потому что намеревались собраться с духом перед последним решительным штурмом, а потому что увидели лежащего в снегу, у самой двери, закутанного в шубу человека. Он лежал, раскинув руки (правая неестественно вывернутая рука судорожно сжимала древко копья), и Вадим сразу понял, что это Хайра. Помедлив, он наклонился над копейщиком.

- Мёртв? - спросил Серосовин, заглядывая за его плечо.

Хайра был бледен и совершенно недвижим. Но дышал. Вадим взял его свободную от копья руку и поискал пульс. Сначала ему показалось, что пульса нет, но потом он ощутил толчок крови в вене. А через пять секунд - ещё один.

- Не понимаю, - сказал Вадим, выпрямившись. - Он жив, но будто в анабиозе...

Наступившую за его словами тишину вдруг нарушил скрип открывшейся двери. Из чёрного проёма вышла серым призраком и уселась на пороге крупная большеголовая собака с маленькими, торчащими вверх треугольными ушками и с круглыми навыкате глазами под массивным лбом.

- Люди, - сказала собака. - Человеки. Снова люди. И лезут и лезут. Сами не знают зачем, а лезут, - собака зевнула. - Лезут и переделывают. Переделывают миры, переделывают других. Себя бы сначала переделали, - собака подняла переднюю лапу и стала что-то сосредоточенно выкусывать между когтями; гортанный голос её от того стал ещё более невнятен. - Вот ты, например, - темный взгляд огромных глаз собаки остановился на Водолее, - Григорий Серосовин. Прекрасный работник, но груб. Или ты, Сандро Мтбевари. Стареешь, а всё на той же должности. Несправедливо, а ты рад, что хоть это перепадает. Или ты, Вадим Дубровин. Трудяга, но в душе - примитив. Меняться вам надо, ребята. И в лучшую сторону. Меняться, а не Странников искать...

- Это же голован! - сказал звенящим голосом Серосовин.

И от ясных, чётких звуков его речи наваждение мгновенно прошло. Никакой большеголовой собаки на пороге не было - сгинула, испарилась. Сейчас же Хайра в сугробе зашевелился и заворчал пьяненько: "Ниоба-Ниобея, скучаю по тебе я!...". Вадим сплюнул: "Опять напился, свинья! Где только успевает ухватить?". А над лагерем зазвучали пронзительно тоскливые голоса перекликающихся постовых ночной стражи.

- Впер-рёд! - зарычал Серосовин и, выхватив меч, устремился к двери в барак.

Сандро и Вадим последовали его примеру.