– Спасибо, – сказала она, заметив, что уже был приготовлен мольберт.

Комната ей понравилась. Хотя она и была немного скудно обставлена, Кэролайн, памятуя описания сэра Томаса, этому не удивилась. На каминной полке стояло несколько изысканных чернофигурных греческих ваз. Разложив принадлежности для живописи, она подошла к камину, чтобы рассмотреть вазы поближе.

Благодаря интересу своего отца к греческим руинам – настоящим и поддельным – она хорошо знала искусство Древней Греции. Если она не ошибалась, то три хорошо сохранившиеся вазы были подлинными, а следовательно – бесценными. Закери бы знал. Он обладал интуицией, возможно даже большей, чем сам понимал.

Дверь за ее спиной открылась. Она обернулась и застыла на месте.

На пороге стоял Закери Гриффин. У нее остановилось сердце. Вообще все остановилось.

– Что вы здесь делаете? – пропищала она.

– Я Джон Хогарти. – Его низкий голос вызвал у нее дрожь.

– Ничего подобного. Что происходит?

– Это моя квартира.

– Нет. Сэр Томас сказал, что он уже писал портрет лорда Хогарти и что лорд мог бы быть хорошим клиентом.

– Я попросил его сказать это.

– Значит, мой наставник считает, что я отправилась на сомнительное рандеву с одиноким мужчиной? Как вы могли?

– Он ничего такого не считает. Я сказал ему, что ваша семья в Лондоне и они хотели сделать вам сюрприз.

– Слава Богу, что вы не погубили мою репутацию окончательно. – Она быстро собрала краски и сунула их под мышку. Ей надо бежать отсюда, пока ее сердце не повлияло на разум. – Посторонитесь, пожалуйста. Я ухожу.

– Прошу прощения. Я хотел увидеть вас, но думал, что вы не согласитесь.

– Правильно, не согласилась бы, – солгала она. Он здесь. И он хочет ее видеть. Ее сердце бешено колотилось.

– Ваш отец писал мне, что у вас все хорошо.

– Да. То же самое он писал мне о вас.

Он не хотел, чтобы она уходила, но усилием воли не двинулся с места, чтобы остановить ее. Все, что он мог, – это смотреть, как она свернула чистый холст и направилась к двери. Проклятие! Он пробыл с ней всего две минуты, а хотел бы прожить всю жизнь. Но если она хочет уйти, он не станет мешать. Ему надо заставить ее захотеть остаться.

– Моя семья уезжает в Девоншир через неделю.

– Прекрасно.

Ладно. Ни логика, стало быть, ни мягкие уговоры, ни светские разговоры – ничего не помогает. Закери захлопнул дверь перед самым ее носом.

– Я пытаюсь вести себя как полагается, – прорычал он, – и уважать ваши желания.

– Разрешите мне прой…

– А потом мне вдруг пришло в голову, что вы не очень-то уважаете мои.

– Ваши желания? И каковы же они, позвольте спросить?

– Вот они.

Он схватил ее за плечи, прижал к своей груди и впился в губы. Он почувствовал ее удивление, а потом желание, равное тому, что испытывал сам. Коробка с красками упала на пол, раскрылась, и разноцветные тюбики рассыпались по полу.

– О!

– Тише! – Он взял у нее холст и бросил на пол. Языком он разомкнул ее губы и провел по зубам. Его руки скользнули по ее телу и крепко прижали.

Он целовал ее до тех пор, пока оба уже не могли дышать. Потом, отстранившись, он прохрипел:

– А теперь скажите мне, что хотите уйти.

– Л-логически это просто…

– К черту логику! Вы изучали искусство всю свою жизнь, Кэролайн. Какое отношение имеет к нему логика? Разве выбирая цвет, позу или выражение лица, вы руководствуетесь логикой? Искусство развивается, меняется, живет.