– О! Он вбил себе в голову, что должен поступить в армию Веллингтона на Пиренеях.

Так вот почему он хотел, чтобы на портрете он был в военном мундире.

– Ведь он третий брат, не так ли?

– Да, но… – Леди Глэдис запнулась. – Это очень длинная история, сейчас не время ее рассказывать. Лучше поищи для Салли нюхательную соль.

Значит, Закери хочет поступить в армию, и по крайней мере один член его семьи этого не желал. Судя по его рассказам, братья скорее всего были против того, чтобы он облачился в военный мундир.

То, что он хотел поступить вопреки желанию его семьи, вызывало у нее симпатию. Но это не делало их похожими. Ведь она предпринимает какие-то шаги, чтобы осуществить свою мечту, а лорд Закери не делает ничего. Просто сопровождает тетю на курорт и увеличивает хаос в их и без того неуправляемой семейке.

Тогда что же ее так в нем привлекает? Да, у него прекрасные глаза, красивое лицо и стройная, атлетическая фигура. И он умеет ее рассмешить, когда она намерена быть серьезной, и заставить болтать, когда ей следовало бы молчать. Она не могла контролировать его поступки, не знала, чего он хочет. Ей надо написать его портрет и в срок отослать в Вену. Все остальное не имело значения. Даже его поцелуи.

Закери отошел в сторону, чтобы не мешать сестрам, рвавшимся помочь своей матери. Вообще-то ему казалось, что все они переигрывают. По пути в спальню миссис Уитфелд дважды поправляла подол юбки.

Тетя Тремейн явно очень любила Салли Уитфелд, но, с точки зрения Закери, подобные выходки матроны вряд ли пойдут на пользу ее дочерям. Некоторым его знакомым джентльменам нравились хрупкие, падающие в обморок девушки, но он не мог себе представить, чтобы хотя бы один из них по доброй воле женился на девице, склонной к истерике.

Все дочери окружили кровать плотным кольцом и выражали – как могли – сочувствие своей матери, которая якобы была без сознания. Близнецы Джоанна и Джулия обмахивали ее веерами, младшая, Вайолет, держала мать за руку, в то время как Сьюзен и Грейс спорили о том, разрешить ли Мэри Горман танцевать на балу с Закери. Ближе к двери и дальше от хаоса стояла Энн, которую эта суматоха явно забавляла. Выражение лица Кэролайн было непроницаемым.

Она повернула голову и встретилась с ним взглядом. Сначала ему показалось, что она смущена, но потом понял, что это была отстраненность. Подобная сцена, видимо, повторялась сотни раз, она знала все реплики и переиграла все роли.

Осторожно, чтобы не привлечь внимания остальных, он придвинулся к ней и тихо сказал:

– Я смотрел на «Мону Лизу» почти час и наконец понял, что так к ней притягивает.

– И что же? – так же тихо спросила она.

– Она что-то знала. У нее была какая-то тайна. Я увидел это в ее глазах, и у меня было такое чувство, что, если я буду долго смотреть, я смогу ее узнать.

– И узнали?

– Нет. В этом-то все дело. Мы всегда будем смотреть и гадать, никто никогда не узнает.

Кэролайн посмотрела на него.

– Я всегда думала, что именно такими должны быть великие произведения искусства. Не сам портрет или скульптура имеют значение, а то, какие чувства они вызывают у тех, кто на них смотрит.

Если бы он завел такой разговор с кем-либо из своих братьев – или даже с Элинор, – они бы высмеяли его или пришли к заключению, что «Мона Лиза» напомнила ему одну из возлюбленных. А Кэролайн Уитфелд не только его выслушала, но и поняла. В этот момент ему страшно захотелось ее поцеловать.

– О! А! – Салли Уитфелд попыталась сесть, а дочери начали поспешно подсовывать ей под спину подушки. – Я видела… У меня было видение… что лорд Закери жив.

– Да, он жив, мама.