— И все же ты обязан рассматривать все вопросы, связанные с Маритой Заступиной только в рамках закона. — Акперов говорил, не поворачивая лица. — Я не хочу, не хочу никаких компромиссов. Понимаю, ты сейчас скажешь мне какие-нибудь очень правильные слова. Что — жизнь, мол, продолжается и т. д. Но согласись, надо сохранить за собой право смотреть прямо людям в глаза. Иначе, лучше не жить.

— Оставим этот разговор, — решительно заявил Байрамов. — Я прежде всего человек. А затем уже… следователь. И не могу вот так, как ты, по-чиновничьи… по букве закона. Тьфу! — Он вытер взмокший лоб, вскочил с места. — Ну, допустим, ты распутал один конец клубка. Но ведь другой тебе неизвестен. Марита без сознания. Заступин покушался на ее жизнь. Почему? Да потому, что другая, неизвестная тебе часть, более, наверно, весома.

— У меня есть и иные основания…

— Чепуха! Давай-ка садись рядом. Прикинем эти твои «иные основания».

Акперов сообщил все, что было известно ему о Заступиных.

— Большой хищник, — произнес Байрамов, выслушав его рассказ. — И жил в нашем районе?

— Как видишь.

— Проморгали такую птицу… А ты требуешь санкции на полуживого человека.

— Но, Фархад, она соучастница.

Акперов снова отошел к окну.

— Ну вот, кажется, поговорили по душам. А теперь поработаем с Арифом Мехтиевым. — Байрамов старался говорить как можно бодрее. А сам украдкой от друга заложил под язык таблетку валидола.

ГЛАВА 27

ВОЛЧЬЯ ПСИХОЛОГИЯ

Никольский ввел арестованного, усадил его на стул посреди кабинета.

Раскосые бегающие глаза Мехтиева тотчас отметили ковровую скатерть, нож, который он оставил у Айрияна. Лихорадочно заработала мысль: «Что им известно?»

Будто издали до слуха его донесся властный голос:

— Будешь говорить?

Мехтиев облизнул пересохшие губы.

— Воды, начальник, — попросил он. — «Самое главное, — повторял он наставления Галустяна, — стараться выиграть время, прийти в себя».

Но что это? Майор берет его руку, поворачивает ее так что виден след пулевой царапины. Ведь след-то сохранился.

— Рассказывай: как вместе с «Артистом» ограбили кассира, как пошли на грабеж квартиры старого каменщика, как убили его.

Мехтиев вскинул голову, всхлипнул, выдавливая слезы.

— Я не убивал, начальник! Я жить хочу! Я не убивал, честное слово!

— Честное слово? Какая у тебя честь?! Рассказывай.

— Ну бейте, выколачивайте показания! Я не убивал, — вдруг выкрикнул он и пригнулся, ожидая удара. Но видя, что никто не собирается его бить, поднял голову, медленно размазал слезы по грязному лицу.

— Мехтиев, — спокойно сказал следователь, — говорите все по порядку с самого начала. Но не пытайтесь вводить нас в заблуждение. Посмотрим, осталось ли в вас хоть капля смелости?

Арестованный хотел было что-то возразить. Но в это время в кабинет торопливо вошла Носова. Увидев Мехтиева, воскликнула:

— Арифка?

Арестованный резко обернулся, скользнул по спокойному лицу девушки и, махнув рукой, проговорил:

— Гражданин следователь, пишите. Я скажу все.

Поначалу в рассказе Мехтиева не содержалось ничего нового. Его слушали с насмешливым равнодушием, и преступнику казалось, что ему не верят. Животный страх, захлестывал, сжимал горло.

— И в этот раз, как всегда, Галустян распоряжался нами.