Мне нужно хотя бы несколько минут — обдумать. Девять сорок три.

Я вернулся на ту же скамейку в сквере, сел, облокотился, расставив локти, закрыл глаза. Спокойно.

В обычном четырехмерии я Лесницкий Леонид Вениаминович, сорок четвертого года рождения, из служащих, еврей, имею кое-какие способности, которые принято называть экстрасенсорными. И гораздо большие, по-моему, способности к физическим наукам. Школьный мой учитель физики Филипп Степанович говорил, что во мне есть искра, а должен гореть огонь, и его нужно раздуть. В Москву поступать не поехал потому, что не пустили родители, не было у них таких денег. Отец — инженер, мать — счетовод, откуда деньги? Поступил у себя в городе, было здесь скучно, по-школярски занудно.

Что оставалось? Работать самому. Работал. Сформулировал первый закон многомерного Мира: «все материальное многомерно, в том числе — человек, который физически существует во множестве измерений, осознавая лишь четыре из них».

Помню, как я смеялся, выведя теорему призраков. Работал я тогда в НИИ коррозии, замечательно работал, то есть — как все. Неудивительно, что металл у нас ржавеет. Лично у меня машинное время уходило, в основном, на расчеты многомерии (один из программистов, помню, занимался в свои часы распечаткой «Гадких лебедей» Стругацких и продавал их потом по червонцу). Машина-дура выдала про призраков и успокоилась, а я был на седьмом небе. Результат! Первый, за шесть лет возни. Призраки, привидения — физическая реальность, следствие сбросов в четырехмерие многомерных теней. То есть — по сути — людей, которые прекратили существовать как единое целое в некоторых измерениях, оставшись в других. Это выглядело нелепым. Все равно, что сказать: в длину и ширину человек умер, а в высоту — еще нет. Мне потому и стало смешно, я представил эту ситуацию, которую не взялся бы описать на бумаге.

Смерть человека в нашем четырехмерном мире еще не означала его гибели как многомерного существа. Вот этого я первое время не понимал. Не мог привыкнуть к мысли, что в Мире нет координат главных и второстепенных — все равны. Трудно, да. Я начинал утро с того, что повторял: «все материально, все. Мир един. Мы еще ничего в нем не поняли, а воображаем, что поняли все. Мы велики, потому что сила наша как слепящая вершина, и мы ничтожны, потому что не подозреваем о том, как мы сильны»…

Глубина

Расслабляюсь. На часах девять сорок пять. От предчувствия того, как Патриот наступит на меня в момент смены караула у мавзолея, ладони становятся влажными. Ну, Господи… Я не выношу боли. Что угодно, только не…

Шнур я видел, хотя и не мог сказать, что зрение принимало в этом какое-то участие. Из всех человеческих способностей осталась во мне одна лишь интуиция, как способность знать. Шнур повторял все изгибы, всю топологию Мира.

Я проскочил подсознание Лумера и недвижной глыбой явился в век девятнадцатый, где не обнаружил знакомой комнаты, дом рухнул, и Петр Саввич погиб под обломками, я чувствовал его мертвую плоть, а шестерки выжили, придя к убеждению, что спасла их нечистая сила, потому что в тот гибельный момент им послышался Голос, произносивший странные и несуществующие слова, должно быть — заклятье.

Мое движение вдоль шнура прервалось, когда возникла стена. Расплывшись, растекшись на ручейки жидкого металла, шнур испарился, превратившись в облако, и я был в нем, и знание мое стало мозаичной картиной из миллиардов точек.

Я стал подсознанием общества.

Удивительное это было ощущение. Так, наверное, океан — Тихий! Великий! — перекатывал валы, злой на поверхности, спокойный в глубине.