Они встали неподвижно, ожидая первых тактов; ее правая рука в его левой, его правая – на ее талии, голова женщины в пушистой маленькой шапочке чуть склонена, его взгляд устремлен на ее лоб. Скрипки начали свою тему, легкую и почти неслышную, как крылья бабочки, и незаметно, без усилия, пара стронулась с места. Свободно, воздушно, как падение осеннего листа в безветренную погоду. Первый поворот, второй…

Профессура облегченно выдохнула, но «Головокружение» набирало силу и летело над Бычьим Бродом, наполняя всех и легко пьяня, не как вино, а лишь как запах вина, и раскручиваемая танцорами спираль становилась все шире. Как уверенно, твердо и точно вел он ее; как послушна, и в то же время вольна была она в его руках, и только трепещущая развевающаяся юбка говорила об истинной скорости, на которой творилось это чудо. А в ярких отблесках высоких костров каким самозабвенным счастьем светилось ее разрумянившееся лицо… Как нахлынувшей нежностью смело с его лица маску профессорского достоинства и холодноватого элегантного юмора… Они без сомнения были самой счастливой парой Бычьего Брода.

«Головокружение» кончилось.

– Профессура на высоте, – без разочарования признали студенты.

Танцы продолжились, оставив на дальнейшем вечере отпечаток красоты и любви, а чета Оксенфордов, ускользнув с катка, отправилась домой.

Они очистили обувь от снега, Сэсс отперла дверь, впустила Санди. Дверь быстро захлопнулась, и она повисла на его шее, между поцелуями повторяя чуть не со всхлипами: «Чудесно! Чудесно!».

– Погоди! Ну, Сэсс…

– Не хочу!

– Сэсс, сумасбродка, мы же свалимся с лестницы!

– Поцелуй за каждую ступеньку!

– Сэсс… Ну… Духи земли и неба, как усмирить эту женщину?

Дверь, ведущая в кухню, тихонько приоткрылась, словно кто‑то выглянул любопытным взглядом. «Вернулись!» – прошептал тихий голосок.

Санди решил проблему не на шутку разбуянившейся Сэсс с помощью силы: он схватил ее в охапку, дотащил до спальни, втолкнул супругу туда, но был втянут сам, и дверь за ними захлопнулась.

На кухню проскользнул толстый рыжий кот.

– Опять ужин остынет, – пожаловался он мохнатому домовому, деловито мывшему в тазу с теплой водой широкие темные ладошки.

– Ужин я разогрею, – засмеялся тот. – Было б хуже, если б ладу не было. Солли спит?

– Что ей сделается? – буркнул кот. – Так меня за день натреплет, наваляет, что сама с ног валится. Ребенку два года, а вся в мамочку.

Он приуныл.

– Кстати, о мамочке. О Хозяйке. Ты это… ну, не говори ей про сметану, ладно? А то ведь знаешь, как она… Сразу веником…

– Лучше тебе Хозяину попасться, – посоветовал Земляничка, – он добрый, он под настроение вообще сметану мог бы честно поделить.

– Поделить? Ты хоть знаешь, сколько я сожрал? Сметана – в ведении Хозяйки, и так быть ДОЛЖНО! Это самый непреложный закон природы. Сметана должна быть у Хозяйки, остальное несущественно. Я раскаиваюсь. Но… как ты думаешь, может быть, все обойдется? Может быть, они сегодня не будут ужинать? А ты потом скажешь, что сметана скисла, и ты отдал ее мне?

– Не будут ужинать? – охнул Земляничка. – А ведь похоже на то. Сколько уже времени? Я на это не рассчитывал, я думал незаметно сунуть Хозяину письмо.

– Письмо? – спросил кот. – Откуда?

– С родины. Не хочу тревожить Хозяйку, она расстроится, если узнает. У нее с теми местами связаны тяжелые воспоминания. Она же думает, что у них все как налажено, так и пойдет этим чередом. А Хозяин… Хозяин шире смотрит.