Хотя, можетъ быть, докторъ Гуденофъ думалъ довольно презрительно о своёмъ собратѣ, но большая часть публики высоко его уважала, особенно въ маленькомъ обществѣ Грей-Фрайярскомъ , о которомъ добрый читатель слышалъ въ прежнихъ сочиненіяхъ настоящаго біографа, докторъ Брандъ Фирминъ былъ очень большимъ фаворитомъ; его принимали тамъ съ большимъ уваженіемъ и почотомъ. Когда воспитанники въ этой школѣ бывали больны обыкновенными дѣтскими недугами, ихъ лечилъ школьный аптекарь мистеръ Спрагъ, и простыми, хотя противными для вкуса лекарствами, бывшими въ употребленіи въ то время, почти всегда успѣвалъ возвращать здоровье своимъ юнымъ паціентамъ. Но если молодой лордъ Эгамъ (сынъ маркиза Эскота, какъ, вѣроятно, извѣстно моему почтенному читателю) дѣлался нездоровъ, а это часто случалось по милости большого изобилія карманныхъ денегъ и неблагоразумнаго пристрастія къ кондитерскимъ произведеніямъ, или если въ школѣ случалась какая-нибудь опасная болѣзнь, тогда тотчасъ посылали за знаменитымъ докторомъ Фирминомъ; и ужь вѣрно болѣзнь была опасна, если онъ не могъ вылечить её. Докторъ Фирминъ былъ школьнымъ товарищемъ и остался истиннымъ другомъ директора этой школы. Когда у молодаго лорда Эгама, уже упомянутаго (онъ былъ у насъ единственнымъ лордомъ и поэтому мы нѣсколько гордились нашимъ возлюбленнымъ юношей и берегли его) сдѣлалась рана, отъ которой голова его раздулась какъ тыква, докторъ вылечилъ его отъ этой болѣзни, и первый воспитанникъ сказалъ ему привѣтствіе въ своей латинской рѣчи на публичномъ актѣ въ школѣ, о его необыкновенныхъ познаніяхъ и о его божественномъ удовольствіи salutem hominibus dando (возвращать людямъ здоровье). Директоръ обратился въ доктору Фирмину и поклонился; учители и важные господа начали перешептываться и глядѣли на него, воспитанники глядѣли на него; докторъ склонилъ свою красивую голову къ своей манишкѣ; его скромные глаза не поднимались съ бѣлой, какъ снѣгъ, подкладки шляпы, лежавшей на его колѣнахъ. Шопотъ одобренья пробѣжалъ по старинной залѣ, зашумѣли новые мундиры учителей, началось сморканье, когда ораторъ перешолъ къ другой поэмѣ.

Среди всеобщаго энтузіазма только одинъ членъ въ аудиторіи выказалъ презрѣніе и несогласіе. Этотъ джентльмэнъ прошепталъ своему товарищу въ началѣ фразы, относившейся къ доктору: «пустяки!» и прибавилъ, грустно смотря на предметъ всѣхъ этихъ похвалъ:

— Онъ не понимаетъ этой латинской фразы. Впрочемъ, это всё вздоръ!

— Шш, Филь! сказалъ его другъ; и лицо Филиппа вспыхнуло, когда докторъ Фирминъ, поднявъ глаза, поглядѣлъ на него съ минуту, потому что предметъ всѣхъ этихъ похвалъ былъ ни кто иной, какъ отецъ Филя.

Болѣзнь, о которой мы говоримъ, давно прошла. Филиппъ уже не былъ школьникомъ, но находился второй годъ въ университетѣ, и вмѣстѣ съ нѣсколькими другими молодыми людьми, бывшими воспитанниками этой школы, явился на ежегодный торжественный обѣдъ. Почести обѣда въ этомъ году принадлежали доктору Фирмину, даже болѣе чѣмъ лорду Эскоту съ его звѣздой и лентой, который вошолъ въ училищную церковь рука-объ-руку съ докторомъ. Его сіятельство растрогался, когда въ послѣобѣденномъ спичѣ намекнулъ на неоцѣненныя услуги и искусство его испытаннаго стараго друга, который былъ его товарищемъ въ этихъ стѣнахъ (громкія восклицанія), чья дружба была усладою его жизни — и онъ молился, чтобы эта дружба перешла въ наслѣдство къ ихъ дѣтямъ. (Громкія восклицанія, послѣ которыхъ заговорилъ докторъ Фирминъ).

Спичъ доктора былъ, можетъ статься, довольно обыкновененъ; латинскіе цитаты его были не совсѣмъ ясны; но Филю не слѣдовало такъ сердиться или такъ дурно вести себя.