— Случайно — нет… — говорю, — но летчик — да. И как только вы догадались?..

— Пожалуйста, пройдемте в пилотскую кабину… очень прошу… экипаж просит…

Поднимаюсь с места. «Рязань» смотрит на меня с подозрением, но я, понятно, иду — экипаж просит! Гадаю, что им может быть от меня нужно? Картина открывается устрашающая: первым рухнул командир корабля, следом — второй пилот, оба чуть живы, по их словам, видать, отравились, отведав в частном секторе шашлычка.

Самолет летит на автопилоте. Экипаж старается скрыть тревогу, только старого воробья на мякине не проведешь, вижу отчетливо — мужики психуют. Конечно, на автопилоте они еще долго могут держаться, но кто будет приземлять корабль? Автопилот посадке не обучен.

Сто четвертую мне в руках держать не приходилось, но машина она и есть машина, что, думаю, главное — не суетись, Максим! Люди летают, и ты — сможешь. Усаживаюсь в пилотское кресло, примериваюсь к моему неожиданному рабочему месту, бортач в это время проводит техминимум. Толковый мужик попался — никаких лишних слов, без беллетристики, что называется, поясняет, как мне следует действовать при заходе, снижении и самой посадке. Словом, мы с ним, можно сказать, весь полетик в четыре руки разыграли и благополучно, даже не нарушив расписания, тихо присели во Внуково. За это время штатные летчики успели капитально проблеваться, были еще бледные и осунувшиеся, но слава богу, оба живые.

Все получилось вроде как надо, но тут бортач совершает колоссальную ошибку. Еще не подали трап, когда он вышел в салон и объявил пассажирам, что они должны меня век благодарить, чуть не ноги целовать за спасение их драгоценных жизней и сохранение дорогостоящей материальной части. Тут такое началось, что я еле ноги унес, даже «Рязань» умудрился в толпе потерять. Правда, ненадолго. Вечером она позвонила и начала со страстью объяснять, какой я герой, молодец и образцово-показательный мужчина, хоть на ВДНХ меня можно выставлять. Я попросил ее зря не пылить словами, и она сразу изменила тон, сказала по-деловому, что завтра же с утра займется моим трудоустройством.

— До вчерашнего дня я знала, что ты летчик, — сказала «Рязань» — а вчера почувствовала! Летчик и еще какой! Ты меня понимаешь?

Как она действовала не знаю, только в итоге меня пригласил на беседу некто Александров, заместитель генерального конструктора по летной части. КБ он представлял знаменитое. Генеральный был отмечен Золотыми Звездами и едва ли не дюжиной орденов Ленина. Прижизненно зачислен в гении. И вдруг им потребовался именно я. Чудеса!

Позже узнал: у «Рязани» была школьная подруга, трудившаяся на знаменитой фирме, и, несмотря на свою не больно высокую должность, пользовавшаяся особым расположением Генерального. Долгое время «Рязань» держала свою старую подругу, если можно так сказать, в резерве, а тут позвонила. «Рязань» капнула — ей, она — Генеральному, Генеральный — Александрову. Но это я понял позже. А пока приезжаю по адресу. В проходной проверяют документы, никакого пропуска не выписывают, навешивают на грудь желтенький значок с номером и показывают, куда идти. Порядок впечатляющий: в желтые двери мне проход открыт, в синие — извините, не суйтесь, не для вас…

Александров оказался импозантным, седоватым, очень любезным и неторопливым. Сперва задал мне несколько вполне стандартных вопросов и пояснил:

— Наша фирма заинтересована в вас в связи с тем, что мы получили так сказать, сверхплановое задание. Предстоит испытание воздушного винта с принципиально новой системой регулирования шага лопастей в полете. Винт решено поставить на серийную машину, надежно облетанную и спокойную. Ориентировочно программа займет десять-двенадцать полетов.