– Нам надо спешить, потому что в полдень нас ждет аудиенция у молодого кабаки, – вмешался Томек.

– Спешить – людей смешить! Но ты, браток, не бойся, я буду скоро готов. Взгляни‑ка, что делает дядя Смуга.

Томек на цыпочках вошел в соседнее помещение. Быстро вернулся и обрадованно сказал:

– Дядя Смуга все еще спит, но горячки у него нет – лоб совсем холодный. Может быть, эти шаманы действительно помогли? Маккой говорил, что они умеют приготовлять разные противоядия.

– Чудак этот секретарь кабаки, – заметил моряк.

– Папа считает, что он очень разумный человек. Думаю, папа прав, потому что Маккой много знает о Польше.

– Наверняка разумный, если твой уважаемый батюшка так утверждает, ведь он обо всем рассуждает так, словно читает по книжке.

– Скорее, скорее! Катикиро прийти уже за белый буано, – позвал Самбо, вбегая в хижину. – Белый буана идти к кабака и говорить ему очень много. Они уже ждут.

– Посмотри‑ка, браток! У бугандцев нет часов, а пунктуальность не хуже, чем у дежурного трубача Мариацкого костела в Кракове, который с такой точностью трубит каждый час, что по его трубе можно проверять любые, самые лучшие часы.

– Вы говорите, что у них нет часов? – удивился Томек.

– Конечно, ведь нельзя сделать часы из мелких частей такими толстыми пальцами.

– Вы опять шутите, а там нас уже ждут. Идем скорее!

Они вышли из хижины и присоединились к ожидавшим их Вильмовскому и Хантеру, около которых стояли масаи с подарками для кабаки и его министров. Во главе торжественного шествия занял привычное место Самбо с польским флагом, а за ним – охотники, в обществе катикиро и Маккоя.

Дворец кабаки был окружен высокой оградой, сплетенной из слоновой травы. У ворот стояла большая печь, сложенная из камней и глины, в которой слуги поддерживали постоянный огонь.

– Видимо, это царская пекарня? – сказал боцман, разглядывая оригинальную печь.

– Ш‑ш‑! – предостерегающе шепнул Маккой. В этой печи день и ночь горит «святой огонь кабаки», который угасает только в момент смерти царя.

– А Томек говорил, что ваш молодой кабака принял христианство,вполголоса сказал моряк.

– Томек сказал правду, но следует помнить, что в Уганде верных сзывают на богослужение не колоколами, а звуками тамтамов...

– Черта с два разберешься со всем этим, – пробурчал в сердцах боцман и сконфуженно умолк.

Бугандский царек жил в примитивно построенном деревяннном дворце. Кабаке Дауди Хва минуло всего девять лет. Сейчас он сидел на возвышении, покрытом шкурами леопарда, украшенном стеклянными бусами и птичьими перьями. Одежда царя состояла из белой накидки. В правой руке он держал покрытое резьбой древко копья. Звероловы подошли к оригинальному трону. Молодой кабака поднялся и протянул им руку для рукопожатия. Когда пришла очередь Томека, тот крепко пожал руку царя, искоса взглянул на пояс из чистого золота, которым была перетянута талия кабаки. После столь любезного знакомства катикиро предложил белым звероловам сесть на железные стулья, стоявшие вокруг трона. Начались торжественные речи, которые, чем длинней и напыщенней бывают, тем больше нравятся неграм. После обмена приветственными речами Вильмовский вручил кабаке, министрам и присутствующим на аудиенции вождям подарки. В числе их были два револьвера, несколько стальных ножей, разноцветные ткани, стеклянные бусы, медная проволока, гребни и коробки консервов. Хозяева громко выражали свое удовольствие.