Плот швырнуло с такой силой о ствол дерева, что он разбил лодку, которая находилась сбоку. Это была большая потеря для нас, поскольку теперь мы лишились возможности разведать дорогу и переносить швартовы, чтобы останавливаться, теперь мы были полностью предоставлены капризам воды, которая могла сбросить нас в бездну.

Мы подумывали о строительстве новой лодки, но поблизости не было подходящих деревьев, и Апату, больному, обессиленному, понадобилось бы более восьми дней, чтобы выполнить эту работу.

За это время мы исчерпали бы большую часть нашего продовольствия, и нам грозила бы голодная смерть. К тому же нам всем не терпелось увидеть людей, будь они даже людоедами, как на Жапуре.

К часу пополудни река стала немного спокойнее; впервые у нас выдалась минутка передышки, чтобы закурить. Течение становилось все более ровным, нас не преследовала больше опасность налететь на заросли бамбука, нависавшие над рекой. Мы заснули в надежде, что с этого момента плавание будет спокойным. Апату, менее беспечный, чем я, опытным ухом различил шум переката в тишине ночи. Это ниже по течению по камням проносилась вода. Еще немного, плот понесло и с силой ударило о препятствие — полузатонувший ствол дерева; Апату, никогда не садившийся, вылетел вперед, и плот прошел над ним.

Он поспешил вернуться на свой пост и продолжал следить за всей этой неразберихой, чтобы по возможности уберечь нас от опасности. Я сидел сзади него, упершись о ящики, с тетрадью и компасом на коленях, и с трудом, из-за большой скорости движения, делал топографическую съемку реки. Вдруг я вижу огромный, наклонившийся поперек реки почти вровень с водой бамбук, но надеюсь, что Апату сейчас приподнимет его, чтобы пропустить под ним плот, но у того уже не хватает времени. Апату прыгает через дерево, а я просто не могу последовать за ним, и этот огромный и очень твердый ствол прижимает меня к ящикам; я чувствую, как он раздирает мне живот, грудь, подбородок, нос; тетрадка вырвана из рук; я выглядел так, будто бы меня пропустили через блюминги. Очевидно, я бы потерял сознание, если бы у меня не пошла носом кровь, что и привело меня в чувство. Бамбук не причинил вреда Лежанну, укрывшемуся за ящиками, но сбросил в воду Франсуа.

Чуть дальше в нескольких метрах от нас на берегу мы увидели капибар, которые не проявили ни малейшего удивления, видя, как мы проплывали мимо. Прошло уже много времени с тех пор, как мы последний раз ели мясо, поскольку были полностью во власти реки и не могли остановиться тогда, когда хотели. Лежанн выстрелом убил одного из этих животных.

Мы на мгновение остановили плот, чтобы Франсуа мог подобрать добычу. Едва Апату привязал канат, как течение, которое было чрезвычайно сильным, притопило плот и грозило разорвать лианы, на которых крепился швартов. Я не хотел уходить, пока Франсуа не присоединится к нам; но Апату, не видя Лежанна, подумал, что тот упал в воду; он отпустил швартовы и прыгнул на плот. И вот мы мчимся со скоростью около четырех миль в час, оставляя Франсуа среди непроходимого леса без оружия, даже без ножа. Через четверть часа течение немного ослабевает, и Апату, прыгнув в воду, несет швартов на землю, и мы высаживаемся на каменистый берег. Прошел час, а Франсуа не подавал признаков жизни. Наконец мы увидели его выше, ощупывающего дно и пытающегося перейти реку.

— Несчастный, — крикнул ему Апату, — не переходи здесь, течение сильное, ты сейчас утонешь!

Мы заставили его спуститься ниже, чтобы поискать брод и перейти к нам, а сами ждали его под деревом, когда прибежала собака, дрожа и лая. Лежанн шлепнул ее по носу, чтобы заставить замолчать. Вскоре мы поняли, что ее напугало. Я, определяя высоту солнца, бросил взгляд на хронометр, потом поднял глаза и заметил ягуара, смотревшего на нас с беззаботностью домашней кошки. Я тихонько предупредил Лежанна, и мы подошли к нему поближе. Лежанн шел впереди с единственной пулей большого калибра в карабине; Апату следовал за ним с тесаком, а я, не имея ничего лучшего, вооружился большим камнем, который подобрал на берегу.