– И Мария не сможет. Она тоже не забудет, что именно белые убили всю ее семью прямо у нее на глазах. Но Мария научилась жить с этим.

Рурк смотрел на сына пылающими яростью глазами.

– Но мы другие, Люк, и не сможем смириться. Мы не простим тебя, если ты будешь настаивать на своем.

Слова отца обожгли Люка, словно раскаленное железо. Он тяжело поднялся и, опершись руками на стол, окинул холодным взглядом людей, которых всю свою жизнь изо всех сил старался только радовать.

– Значит, это все? – спросил Люк.

Рурк неожиданно притих, точно смертельно устал.

– Мне бы очень хотелось, чтобы все было иначе, но это так. Шони в нашей семье не будет. И тебя не будет, если ты свяжешься с ней.

Женевьева зарыдала, а Люк решительно направился к двери.

– Я соберу вещи, – прорычал он. – Вы совершаете огромную ошибку, отвергая Марию, даже не узнав ее. Не велик грех потерять меня, но вы поступаете очень глупо, не позволив себе познакомиться с ней.

Повернувшись на каблуках, Люк выскочил из комнаты, со стуком закрыв за собой дверь; он дал себе слово, что никогда больше не появится за отцовским столом без Марии.

ГЛАВА 27

Люк постоянно ощущал выматывающую смутную тоску, которая прочно заняла в его душе место, принадлежавшее раньше семье. Вот уже два месяца он скучал по мужской дружбе с отцом, по долгим беседам с Израэлем, даже по надутым губкам Сары – она обижалась, когда брат слишком уж дразнил ее.

Но больше всего Люк тосковал по матери, по ее удивительному смеху и по восторгу, с которым она к нему относилась.

Однако только сейчас Люк понял, насколько поверхностным все это оказалось: и поддержка, и одобрение. Семья принимала лишь то, что он делал в угоду всем. А как только совершил что-то для себя, одобрение сразу пропало. Его родные умели любить только то, что понимали, что соответствовало их образу мыслей.

Взглянув на Марию, сидевшую позади него в повозке, Люк сразу забыл о семье и провел пальцем по морщинкам, которые легли на ее чистый лоб.

– В чем дело, милая?

Мария прижала его руку к щеке:

– Я так хочу, чтобы сегодняшний день стал для тебя особенным: день свадьбы должен отличаться от других.

Люк нежно прикоснулся к ее дрожащим губам:

– Любовь моя, у нас уже состоялась самая замечательная свадьба в истории: на берегу Вабаша, с луной и звездами в качестве свидетелей. А сегодняшняя церемония – просто маленькая формальность, чтобы занести наш союз в учетные книги.

– Сегодня все тоже прошло замечательно, – возразила Мария. – Нел и девушки так суетились вокруг меня, что я чувствовала себя почти принцессой. Но я не могу не думать о твоей семье. Они тоже должны были быть с нами. Казалось невероятным, что твои родные могут не прийти.

– Но они смогли, – махнув рукой, ответил Люк. Глаза Марии наполнились слезами, и она поспешно отвернулась.

– Я боюсь, Люк.

Это запретное признание укололо его прямо в сердце.

– Чего же, любовь моя?

– Я боюсь, что однажды ты проснешься и осознаешь, что я – это все, что у тебя есть, что твоя семья отвернулась от тебя из-за меня. Я боюсь, что в конце концов, ты возненавидишь меня за это.

Люк поцеловал жену в мокрые от слез глаза.

– Господи, Мария, не говори так, никогда не говори об этом, – он взял ее лицо в свои ладони. – Ты для меня целый мир. Я люблю тебя и смогу прожить пятьдесят лет только на одной твоей улыбке.

Мария с такой благодарностью ответила на поцелуй мужа, что Гедеон, сидевший рядом в повозке, смущенно захихикал.