Кумз презрительно фыркнул, а Рурк смял листовку и отбросил ее в сторону. Правда, с одним он спорить не мог: ситуация в Кентукки складывалась отчаянная. Харродсбург и Бунсборо – последние оставшиеся американские крепости, и, если говорить честно, они были не столь уж сильными.

Харродсбург беспорядочно раскинулся на берегу реки. Его хижины были битком набиты женщинами, детьми, ранеными и больными. На территории лагеря горело несколько костров, которые постоянно пытался погасить непрекращающийся дождь. Он уже насквозь пропитал полотно палаток, где жили мужчины, и заставлял лошадей трясти головами, чтобы отогнать тоскливый холод.

Продолжая ковырять ножом в заборе, Рурк старался не думать о прошедшей неделе.

Холод стоял нечеловеческий, достаточный для того, чтобы любой из военных потерял силу, но только не воин Шони. При мысли об этом Рурк так сильно сжал кулак, что ногти почти вонзились в ладонь. Вот уже несколько недель он сражался с индейцами и все еще никак не мог привыкнуть к их дикой безжалостности.

Снабженные британским оружием, индейцы воевали, не обращая внимания на ужасную погоду. Сейчас, правда, они исчезли, но в форте все знали, что краснокожие скоро вернутся.

Рурк считал бой не самым страшным в этой жизни. Тяжелее всего были его последствия: боль ран, ужас потерь. Радость от того, что ты уцелел, ощущалась недолго. А вот холод, пустота в душе от убийства и кровопролития оставались с человеком навсегда, не отступая даже во сне.

Рурк вздрогнул: индейцы не просто убивали – они действовали как мясники, проламывая черепа и снимая скальпы, разрубая на части конечности и распотрошенные тела. С каждой стычкой Рурк узнавал все новые и новые ужасы этой бойни.

Американцы же воевали с индейцами, как со стадом бизонов. Порох забивали в дуло, не меряя; пули засыпали пригоршнями, ружья заряжали так тяжело, что выстрел не получался прицельным. Правда, пули обычно попадали в индейцев, так как Шони сражались тесным кольцом.

Некоторые из солдат в Кентукки хорошо усвоили уроки войны с индейцами. Они полагали, что защищать границу белого поселения – значит убивать индейцев до тех пор, пока всех не перебьют, и поэтому не знали жалости к врагам, их женам и детям.

Рурк взглянул на Барди Тинсли, который неподалеку выстругивал зубочистки. Этот человек явно обладал неутолимой жаждой крови и женщин. Он с гордостью носил скальпы, снятые с врагов, бесстыдно украшая себя волосами своих жертв. Одно ухо Барди откусил краснокожий, но шрамы в душе были, судя по всему, еще глубже, чем на теле.

Рурк брезгливо поморщился и отвернулся от Тинсли, стараясь отогнать невеселые мысли. В такие дни ему было тяжело думать о том, что же он сам делает здесь, зачем спит под дождем, ест сырую дичь, убивает индейцев…

– Посмотри, – неожиданно сказал Кумз, показывая на просеку. – Это же Лотон Пауэл.

Рурк тоже заметил разведчика, которого послали с командного поста, чтобы раскрыть планы Блэкфиша.

– А кто же другой всадник? – недоумевал Кумз. – Боже, да это негр! У нас их здесь немного.

Спутник Пауэла оказался худым парнем, одетым в штаны из оленьей кожи. Когда он сдвинул свою широкополую шляпу, какие носили в Кентукки, так, что стало видно лицо, Рурк бросился к просеке.

– Калвин Гринлиф! – радостно кричал он, хлопая молодого человека по плечу, пока тот спешивался.

Калвин все еще сохранял напряженный, настороженный вид, но тоже явно обрадовался, увидев Рурка.

– Здравствуйте, мистер Эдер!

– Это сержант Эдер, мальчик, – быстро поправил его Лотон Пауэл. – Прояви почтение.

Рурк осуждающе посмотрел на Пауэла, который не любил негров почти так же, как ненавидел индейцев, и примирительно произнес:

– Здесь мы не носим мундиров и не соблюдаем субординацию.