— Почему я должен с вами заниматься? Вы же ненастоящий тренер. Сами только что признались.

— Завтра ты и проверишь, настоящий я тренер или нет, — пообещал я, глядя на этого печального незрелого парня. — А я завтра проверю, настоящий ли ты игрок.

— Это как?

— Выясню, способен ли ты бить. По-взрослому. Примешь ли удар или провалишь. Впервые в жизни ты познакомишься с большим футболом. С контактным спортом.

— Ну, допустим. И по кому я буду бить? По дереву, кусту или по забулдыге, если он окажется рядом?

— По мне, Бернард. Завтра ты попробуешь сбить меня с ног. А я попытаюсь сбить с ног тебя. Поупражняемся в захватах.

— Но вы же гораздо крупнее.

— Пусть это тебя не беспокоит, — сухо сказал я. — Стоит ли бояться ненастоящего тренера?

— Ни капельки не боюсь, — вызывающе бросил мальчишка.

— А знаешь, почему не боишься?

— Что тут страшного?

— Так я тебе объясню. Просто ты никогда всерьез не играл в футбол. Если бы играл, то знал бы, чего надо бояться. Но ты мечтаешь быть спортсменом, Бернард. По какой-то неизвестной идиотской причине ты хочешь этого больше всего на свете.

— Похоже на то, — пробормотал он.

— Если ты научишься атаковать и уворачиваться от моих атак, то осенью уже будешь в команде. Это я тебе обещаю.

— Том, по-моему, вы забываете про свой вес и силу, — вмешалась доктор Лоуэнстайн.

— Мама, не лезь, — взмолился Бернард. — Ты же ничего не понимаешь в футболе!

— А теперь, Бернард, помоги мне убрать со стола. — Я встал и начал складывать вазочки из-под десерта и кофейные чашки. — Потом ложись спать, тебе надо отдохнуть как следует.

— Не собираюсь мыть тарелки, — заявил мальчишка. — У нас для этого есть горничная.

— Вот что, сынок, чтобы больше я такого не слышал. И пожалуйста, впредь — никаких наездов на меня или на мать, как сегодня за ужином. Бери посуду и шевели задницей в сторону кухни.

— Том, вообще-то Бернард у себя дома. Завтра придет горничная.

— Замолчите, доктор. Пожалуйста, замолчите, — устало произнес я и пошел на кухню.

Пожелав Бернарду спокойной ночи, я вернулся в гостиную и ощутил безграничное одиночество этой гармонично обставленной и патологически упорядоченной комнаты. Здесь все было дорогим, но каким-то обезличенным. Даже портрет Герберта изображал некий идеалистический образ, а не самого человека. Вудруфф вдохновенно водил смычком по скрипке, и, хотя холст не передавал ни глубины, ни настроения знаменитого музыканта, зритель ощущал восторг от игры маэстро. Доктор Лоуэнстайн молча подала мне рюмку коньяка. Раздвижная стеклянная дверь на террасу была открыта, и Сьюзен вышла туда. Я сел, вдыхая запах «Хеннесси». Напиток манил меня своим ароматом. Я сделал первый глоток. Жидкость потекла по горлу — мягкая как шелк и обжигающая.

— Вам понравилось шоу Бернарда и Сьюзен? — поинтересовалась доктор Лоуэнстайн.

— И часто вы даете такие представления? — вместо ответа осведомился я.

— Нет. Обычно мы стараемся не замечать друг друга. Но всегда пребываем на грани. Даже наша вежливость и та убийственна.