— Огромный город, — переменил тему Верховодов. — Сорок тысяч жителей, и всего три газетных киоска… Я уж ходил по этому поводу на почтамт. Отвечают, некому торговать в киосках за шестьдесят рублей в месяц. Как ты расцениваешь этот факт, Афиноген?

— Я думаю, тут попахивает безразличием к людям.

— Вот–вот, — оживился Петр Иннокентьевич. — Безразличием. Дошло до того, что рыбу в реке потравили. Электричка ходит не по расписанию…

— Ты, Верховодов, свалил все в одну кучу, — вмешался в разговор сосед по очереди, тоже пожилой мужчина с суровым обветренным лицом землепроходца. — Какой–то сумбур у тебя в голове. Ну при чем тут, скажи, электричка и рыба? Надо заместо той двухголовой тыквы посадить в киоск шуструю девицу, и никаких проблем.

— Девица не пойдет на шестьдесят рубликов, — отрезал Верховодов.

— Почему не пойдет? Какая разница, где стаж для вуза зарабатывать… Работа чистая, опрятная. Опять же на виду у кавалеров. Любая пойдет, если с умом пригласить.

Петр Иннокентьевич, не найдя достойного возражения, демонстративно повернулся к оппоненту спиной и обратился опять к Афиногену.

— Что, Гена, собираешься делать, когда купишь газеты? — спросил он.

— Пойду куда–нибудь… Свидание у меня назначено.

— Жаль… Очень жалко. Могли бы, Гена, заглянуть ко мне на часок. Для воскресеньица у меня бутылочка настоечки лимонной припасена. Посидим, поговорим друг с другом по–товарищески. Журналы тебе старые покажу, полистаешь.

Верховодов заискивал, голос его стал сладким и вкрадчивым, словно он вымаливал отсрочку у неминучей судьбы. Афиноген его понял и не разочаровал.

— Если не возражаете, мы с Наташкой вас навестим. Она девушка смирная и отзывчивая. Может быть, я даже на ней женюсь скоро. На той неделе, может быть, и женюсь.

Верховодов обрадовался, встрепенулся и коршуном оглядел окрестность.

Афиноген проследил за его взглядом и увидел, что Наташа сидит в скверике на скамейке и читает книжку. Она не косилась по сторонам, не нервничала, как будто и не на свидание пришла, а в библиотеку. Глядеть на нее даже из очереди было одно удовольствие.

Пойду я, пожалуй, Петр Иннокентьевич, — сказал Афиноген. — Купите для меня «Крокодильчик», если очередь подойдет.

— Хороший журнал. Хороший, — закивал Верховодов, — хотя мне он представляется бесполезным. Зубоскальства много, а сути, если вдуматься, никакой. Иголки одни торчат, ствола–то за ними не видно. Так я вас ожидаю, как договорились. Помни, Гена, лимонная настоечка, сам делал. Пальчики оближешь.

Афиноген Данилов не полез через штакетник и газон, чтобы не травмировать нравственное чувство Верховодова, сделал крюк и приблизился к Наташе со стороны аптеки. Он сел рядом, достал пачку сигарет «Прима», с удовольствием закурил, облокотился на спинку лавочки, перекинул ногу на ногу, стряхнул пылинку с рукава и некоторое время созерцал очередь за газетами, которая своей таинственной неподвижностью напоминала кадры Антониони, отснятые в пустыне.

— Наташа, — сказал он, — давай поздороваемся по–людски.

— Давай, — ответила Наташа.

Афиноген схватил ее в охапку, как подушку, притянул, подтащил к себе, неистово впился в губы, в лоб, в щеки. Она задохнулась в цепких его руках, затрепетала и растаяла. Тело ее проникло в пальцы Афиногена.

— Не надо, Генка! — услышал он трезвый вырывающийся голос, и едкая обида внезапно увлажнила его глаза.

— Дурной ты какой–то, — испугалась Наташа.