Я закрыл глаза, как закрывают их, когда ваш «боинг» пикирует прямо на вершину горы Танатос. Я прекрасно знал, что Берюрьер ни при каких обстоятельствах, при всей важности ставки, не позволит бичевать себя, не реагируя. Берю не бьют тростью. О нет!

Еще три раза палка подымалась и обрушивалась. Я приоткрыл веки. Мой доблестный друг не шевелился, только взгляд его наливался кровью. Рыжий поп сунул свое орудие в сутану и удалился. Тогда Берю-мученик, Берю-блаженный, Берю-самоотверженный, готовый к будущей канонизации, Берю поднял правую руку и осенил удалявшегося своего мучителя крестным знамением (он даже подумал о том, что это надо делать наизнанку!). Это было прекрасно, величественно, благородно, по-христиански, это очищает, просветляет, облагораживает.

* * *

Тихий день. Мы совершенно расслабились у этих бородатых с горы Фоскаос. Немые молитвы... Потом прогулка по кругу в саду, скрещенные руки, опущенные головы... Потом снова столовая. Жратва еще более плачевная, чем в полдень, поскольку нам подали за все про все по три оливки на брата. Берю проглотил их, как пилюли.

После скромной трапезы мы отправляемся в дортуар. Это большое помещение, занавесями разделенное на закрытые боксы. Мы распределены по принципу четверо «монахов» на один бокс. К счастью, мы с Жирным — на соседних кроватях. Мы-таки ложимся спать. Но вскоре обет молчания нарушается громким храпом. Как понимаете, эти ребята наверстывают отобранное у них обыкновение говорить как могут.

— Сейчас, когда все успокоились, — сказал Жирный, — может быть, самый момент провести расследование, ты не думаешь, Сан-Антонио?

— Какое расследование?

— Сейчас можно найти твоих морячков.

— Взявши всех попов за шкуру, чтобы поглядеть, нет ли у них татуировок? — усмехнулся я.

— Нет, мой друг, просто потянув их за бороды! Те типы, которых ты разыскиваешь, не могли вырастить по тридцать сантиметров шерсти на подбородке за несколько дней. Следовательно, они, как и мы, приклеили себе фальшивые!

— Браво, папаша! Пардон: святой отец. Это колоссально! Колоссально, но щекотливо. Эти господа подымут всех на ноги, если мы у них поотрываем бороденки.

— Мы прикинемся сомнамбулами. Сейчас увидишь, я начну с наших приятелей по комнате.

Он вскочил с постели в рубашке и приблизился к соседней кровати. Осторожно ухватил за бороду и потянул. Поп, который храпел в стиле «Индианаполис», издал глухое восклицание. Берю застыл. Поп повернулся на другой бок и снова захрапел.

— У него — натуральная, — подтвердил Берю, — Ты видишь, они даже не просыпаются от этого! Я займусь левой стороной дортуара, а ты в это время — правой, идет?

Началась самая невероятная игра в «вырви репку» в моей жизни. Я приступил с самого конца зала. Незабываемое развлечение, друзья мои!

Я проникаю в помещение храпунов. Тяну за бороду попа на ближайшей кровати, ее упругое сопротивление говорит о том, что она подлинная. Спящий не просыпается. Другого... Опять настоящая!

Но обладатель последней поднялся на своем ложе. Пока он с изумлением взирал на меня, я продолжал свой обход и тряс за бороды двух оставшихся сожителей. Обе оказались натуральными. Они пробудились. Тогда я притворно весь содрогнулся и поглядел вокруг себя так, как будто только что очнулся от кошмара. В качестве извинения я осенил их крестным знамением и покинул их бокс, дабы проникнуть в следующий.