Раз уж ни Глеб, ни Татьяна Николаевна не встретили нас ружейным залпом, я предложила поспешить к центру карты. Мы с Гаммером ускорились и сдёрнули Настю, при ярком свете осматривавшую грязные рукава комбинезона. Настя забухтела, и я согласилась снять обвязку. Дальше мы двинулись порознь, хотя по привычке старались держаться рядом. Вихра подходила потрогать настенный кафель, словно не верила в его реальность. Я то и дело просила её не отставать.

Галерея оказалась относительно короткой. Наш путь осветили ещё с два десятка фонарей – они вспыхивали и гасли с различимым щелчком, – и впереди обозначился выход в зал.

Позабыв о возможной встрече с Глебом и Татьяной Николаевной, мы грезили о фракийском святилище или каком-нибудь родопском эльдорадо. В предвкушении поторапливали друг друга, обменивались довольными улыбками и уже выхватывали смутные силуэты ждавшего нас в темноте помещения, а когда его целиком высветили лампы, обнаружили, что размерами сокровищница едва ли превосходит комнатушку в овчарне Вихры. Лишь потолок здесь был ощутимо выше.

Из галереи в сокровищницу вела широкая лесенка на четыре ступени. Прежде чем спуститься, мы мельком осмотрелись. Ни сундуков, ни ящиков, ни мешков – ничего такого, в чём, если верить приключенческим романам Гаммера, обычно хранятся золотые монеты, – не увидели. Сокровищница пустовала. Только по четырём углам стояли глиняные светильники в человеческий рост. Ну или не светильники, а нелепые статуи в древнеегипетском стиле: с птичьими головами и пустыми подносами в руках. Собственно, я подумала, что на этих подносах поджигают масло, чтобы придать обстановке загадочность. Наверное, изначально Смирнов планировал встретить охотников именно таким освещением, но в итоге ограничился простыми лампами, и его сокровищница получилась прозаичной.

По стенам поднимался коричневый кафель, на половине высоты его сменяла частично отсыревшая штукатурка, и единственным новшеством тут была полоса цветастых плиток с изображениями птичек, овечек и прочей пасторальной радости – она отделяла коричневый кафель от штукатурки. Иных новшеств я не приметила. Утомивший однообразием шахматный порядок напольного кафеля, отшлифованный, но оставленный без штукатурки потолок – вот и всё. Неудивительно, что в первую очередь наше внимание привлекла дверь, расположенная в противоположной от нас стене.

Дверь была открыта, и открыли её, разумеется, Глеб с Татьяной Николаевной. В проёме просматривался коридорчик, похожий на тот, что вёл в горную библиотеку, только пошире, но просматривался не целиком, и мы, спустившись по лестнице, направились к нему.

Пересекая сокровищницу, обменялись поскучневшими взглядами. Почти не сомневались, что коридорчик выведет к тайному ходу и мы очутимся в какой-нибудь штольне или выйдем напрямик к подножью Кован Кая где-нибудь вдали от меандра, однако, не обнаружив и следа сокровищ, немножко разочаровались.

Мы с Гаммером шутливо потолкались в дверном проёме, бок о бок протиснулись в него и, когда в коридорчике приветственно зажглись две лампы, увидели, что он, облицованный плиткой, уводит метров на пять-шесть, затем обрывается. Различили, что видим не тупик, а резкий поворот налево. Поспешили к нему и, растерянные, остановились.

– Чего там? – нагнав нас, спросила Настя. – О…

– О… – с той же интонацией отозвалась Вихра.

Сразу за поворотом открылся другой проём. И всё бы хорошо, но его занимал высоченный лопастной турникет. После всех причуд Смирнова меня бы не удивил даже улыбчивый охранник, предлагающий пройти через рамку металлодетектора и положить вещи на ленту рентгенотелевизионной установки. Турникет? В пещере? Почему бы и нет! Вот только он прокручивался в одну сторону: пускал вперёд, а вернуться уже не позволял, – и с обратной стороны его лопасти кто-то заблокировал внушительным валуном.