Вернувшись в Полесск, они развелись. Смирнов оставил полесскую квартиру бабушке Нине и уехал к родителям на Украину. Московскую квартиру он вскоре продал, а вырученные деньги попытался отправить уже бывшей жене. Получив от неё отказ, вложил их в какую-то компанию. Папа не забыл, как Смирнов ударил бабушку Нину, и совершенно не интересовался его судьбой, поэтому о «Варяге» узнал лишь от меня.

Ясно, почему бабушка не любила вспоминать Болгарию. Говорить мне правду не хотела, вот и придумала простенькую историю о папиной болезни и «кошмаре с мотанием по местным поликлиникам». Через год после развода она вышла замуж за дедушку Валю, поменяла себе и сыну фамилию и согласилась на переезд в Калининград, в наш дом с деревянной чешуёй. Смирнова с тех пор ни разу не видела, хотя он однажды, уже женившись на Татьяне Николаевне, заявился в Безымянный переулок, чтобы поздороваться с повзрослевшим сыном и, если удастся, восстановить с ним отношения. Папа встретил родного отца как чужого человека, даже не позволил тому повидаться с бабушкой Ниной и подержать меня двухмесячную, а я лежала на руках у мамы и, по словам папы, улыбалась Смирнову, будто чувствовала, что он мой родной дедушка. Впрочем, я вообще была улыбчивым ребёнком, и всем нравилось меня тискать. Это тоже с папиных слов.

Смирнов предложил папе помощь в открытии тогда ещё только задуманной «Почтовой станции Ратсхоф», посоветовал не размещать её в пристройке дедушки Вали и взялся на десять лет арендовать подходящий дом поближе к центру. У нас было плохо с деньгами: папа преподавал историю в калининградском университете, а мама, родив меня на четвёртом курсе, из университета ушла и сидела без работы, – но от помощи Смирнова они отказались. И попросили его больше не приезжать, чтобы не тревожить бабушку Нину. Она так и не узнала, что её бывший муж объявлялся в Безымянном переулке.

Смирнов послушался. Оставил нас в покое, однако незадолго до смерти выразил любовь к первой жене и старшему сыну довольно необычным образом – из воспоминаний о днях, когда они счастливо жили вместе, выстроил стены своего загадочного лабиринта. Превратил головоломку и подсказки «я таджика» в подобие семейного альбома, истинное значение которого не разгадал бы ни один посторонний охотник за сокровищами. Ведь именно в библиотеке на Бородинской Смирнов познакомился с бабушкой Ниной. Неподалёку от Заливина они впервые поцеловались. Потом плавали по Куршскому заливу на лодке и смотрели, как загораются огни заливинского маяка, ещё не закрытого, но уже дряхлого и обречённого на многолетнее забвение. В Светлогорске они гостили у знакомых бабушки Нины в доме возле старого отделения почты, а перед отъездом засиделись допоздна на кухне – не хотели расставаться и договорились пожениться.

Всё наше с Гаммером, Настей и Глебом путешествие по Калининградской области было завуалированной экскурсией по местам, связывавшим Смирнова с бабушкой Ниной, а книги личной библиотеки в свою очередь отразили его связь с моим маленьким папой. Смирнов вслух читал сыну и Майн Рида, и Грина, и Ружа. Умудрялся на ходу сочинять недостающий фрагмент «Оцеолы». Папа не замечал подвоха, а когда подрос и взялся перечитать книгу самостоятельно, обнаружил пропажу тридцати двух страниц и очень расстроился. И карандашные рисунки в «Оцеоле» принадлежали ему! Смирнов, конечно, понадеялся, что сын признает любимую книгу детства и захочет пройти лабиринт со мной – отправится в одно из путешествий, о которых они, обсуждая прочитанное, фантазировали.