Нащупав в штольне потайную дверь, Татьяна Николаевна и Глеб уверовали в скорую победу. Не сомневались в ней, пока не обнаружили свежую навеску на водопаде. Дальше чуть ли не бегом помчались по залам и галереям. Ну и домчались до Зала обманутых надежд, где встретили нас. И Глеб с радостью отказался бы от утомительного соперничества и предложил бы нам дойти до сундука вшестером, но Татьяна Николаевна была против, а он не посмел ей перечить. Татьяна Николаевна лишь разрешила ему назвать Смирнова своим отцом в надежде, что мы признаем её право на сокровища и окончательно откажемся от охоты.

Из слов Глеба выходило, что он совсем уж белый и пушистый, но в целом Настя ему поверила. А вот был ли пистолет настоящим, спросить забыла. К счастью, повода выяснить это не возникло. Скандал, устроенный Татьяной Николаевной во дворе Гнезда, получился шумный, долгий, но прошёл без пальбы, да и закончился сравнительно тихо. Услышав, что наградой Смирнов назначил «захолустный» родопский дом, Татьяна Николаевна угомонилась. Йозас с бесчисленной попытки растолковал ей, что никаких сундуков с золотом, ценных бумаг или ларцов с бриллиантами не существует.

Татьяна Николаевна, наверное, почувствовала, что покойный муж её одурачил. Сказал бы сразу, что речь идёт о каком-то там гнезде, и она бы даже не взглянула на головоломку, а так впустую потратила полтора года! Не зная, как иначе выразить всю полноту своего негодования, Татьяна Николаевна демонстративно плюнула Йозасу в ноги. Пообещала, что непременно выяснит, говорит он правду или скрывает истинную награду за решение головоломки, и предрекла ему встречу в суде. Затем, не попрощавшись, ушла. Заставила Глеба оторваться от Насти и увезла его прочь.

Йозас остался доволен тем, как совладал с Татьяной Николаевной. Заметив меня у фонтана, попросил не тревожиться. Заверил, что Татьяна Николаевна уже проиграла столько судов, связанных с наследством Смирнова, что, будь она хоть чуточку умнее, давно бы смирилась с его выбором и продолжила свою, в общем-то, безбедную жизнь. Не желая слушать, как Йозас язвит, намекая на зловредность и недалёкость Татьяны Николаевны, я поторопилась найти Настю. Потом мы собрались втроём с Гаммером и пересказали друг другу всё, что узнали за последний час. Ну, то есть рассказывали мы с Настей, а Гаммер, нахмурившись, слушал.

Настя мирно рассталась с Глебом, но всё равно загрустила. Тот день для неё выдался тяжёлым. До приезда Татьяны Николаевны она успела поругаться с мамой. Тётя Вика не простила Насте нашего исчезновения в Родопах. Теперь ещё назвала историю с Гнездом сомнительной. Заподозрила, что Йозас – мошенник, и запретила Насте подписывать какие-либо бумаги до того, как на них взглянет дядя Миша. Настя могла бы объяснить маме, что до возвращения в Калининград мы не подпишем ничего важного, а вместо этого заявила, что достаточно взрослая и раз победила в охоте за сокровищами, то и с бумагами разберётся.

Ответ дочери напугал тётю Вику. Настино стремление задержаться в Родопах ещё на пару деньков напугало её не меньше. Она позвонила мне и осторожно спросила, не занесло ли нас в секту. Представив Йозаса в роли бесноватого пророка, я не сдержала улыбки, но заверить тётю Вику в том, что никакой секты нет, постаралась со всей серьёзностью. Она успокоилась и сказала, что ждёт нас в Созополе. Отправиться в Маджарово и посмотреть на новые владения дочери отказалась, а жаль. Если не Родопы, то фарфоровые ванны и резные кровати под балдахинами ей бы понравились.

Нежелание тёти Вики приехать расстроило Настю. Она с грустью заметила, что моя мама примчалась бы к нам на первом автобусе. Может, и примчалась бы. И тётю Вику заодно привезла бы. Но моя мама была далеко. А вот папа не согласился бы посетить принадлежавший его родному отцу особняк, даже очутившись по удивительному совпадению в Хаскове – например, заглянув туда на какой-нибудь съезд филокартистов, хотя сомневаюсь, что съезды филокартистов проходят в Хаскове.