Гаммер с улыбкой заверил нас, что фараонову болезнь легко подхватить во многих современных пещерах – совсем не обязательно вскрывать гробницу Тутанхамона, – и я не понимала, придумал он эту страшилку, выцепил из всяких «Дьявольских колоний» или прочитал в одном из научных журналов, которые выписывал его папа, Давид Иосифович. Не знаю, почему Гаммер решил, что подобные разговоры помогут мне и Насте отвлечься от холода, усталости и страха перед новыми выкрутасами нашей замечательной тектонической пещеры. Когда же он умолк, я и сама рассказала о загадочной болезни, поразившей кладоискателей в подземельях тевтонского замка Рагнит, чьи руины до сих пор красуются у границы между Калининградской областью и Литвой.

– Кладоискатели тоже умерли в страшных муках? – поинтересовался Гаммер.

– А то!

Настя не выдержала. Шикнув, заставила нас умолкнуть. Довольные, мы с Гаммером усмехнулись, и Гаммер попробовал завести речь о привидениях, но тут уж шикнула я. Никаких привидений, пока мы не вернёмся в свою уютную, тёплую овчарню!

Галерея расширилась. Мы одолели последнюю поросль сталагмитов и выбрались в просторный зал. Стены зала подпирал хаотичный глыбовый навал, остальное пространство было усыпано незначительными валунами, а в центре торчал массивный скальный обломок, преградивший путь ручью. Вода могла пойти в обход, но отыскала в основании обломка лазейку и за долгие годы расточила её до полноценного, сантиметров восемьдесят в диаметре, сливного отверстия, уводящего в недоступную нам глубь.

Прогулявшись до обломка, я увидела в потолке над ним рваный купол, откуда он, надо полагать, в своё время вывалился. Заглянула в сливное отверстие и поняла, что туда можно провалиться. Зачем-то представила, как делаю неосторожный шаг, поскальзываюсь и вместе с ручьём устремляюсь в толщу скальной породы. Мгновенно погружаюсь в непроницаемый мрак. Меня несёт по каменной трубе. Труба сужается, скольжение замедляется, и вот я докатываюсь до такой узины, откуда не скатиться глубже, и намертво закупориваю ход. Вода прибывает и постепенно накрывает меня с головой. Наверху, в зале, ещё никто не заметил моего исчезновения – всё произошло моментально! – а метрах в тридцати или сорока под залом я доживаю последние секунды, не в силах крикнуть или пошевелиться. И я уже задохнусь, когда Настя вдруг спросит: «А где Оля?» Все бросятся меня искать. Увидят, как набухает и растекается по полу ручей. Заметят, что слив засорился, и с ужасом осозна́ют, чем именно его засорило.

Испугавшись собственных фантазий, я отпрянула от скального обломка. Споткнулась о влажный камень и упала. Засучив ногами, отползла от сливного отверстия, словно боялась, что оно засосёт меня, как пробоина в борту комического корабля. Запретила себе приближаться к нему и Насте сказала держаться от него подальше. Настя лишь пожала плечами.

Зал мне совершенно не понравился. Я бы предпочла скорее уйти отсюда, однако выяснилось, что идти нам некуда.

Вихра и Гаммер ощупали стены и нашли парочку ветродуйных щелей. Попробовали протиснуться в одну из них. Убедились, что они непроходимы. Затем обнаружили грот. Он был отмечен на чернильной карте как тупиковый, но Вихра обследовала его целиком. Разбитый рваными котлами, он действительно вывел в тупик.

– Мы не заблудились? – уточнила Настя.

– Нет… – Вихра уткнулась в карту. – С колодцем ошибиться трудно, а дальше и заблудиться негде. Всё верно. Та галерея, – Вихра пальцем указала на проход, из которого мы выбрались, – обозначена обычной линией. Мы попали в утолщение, что соответствует обозначению зала. Теперь нужно идти по короткой и тонкой линии. Она выводит в соседнюю полость.

Мы вчетвером обыскали глыбовый навал. Сунулись в каждый промежуток, в каждую трещину. Откатили парочку подвижных валунов, заново обследовали грот и прогулялись в обратном направлении по галерее, заподозрив, что нужный проход открывается там.