Стук. Кронго сел, нащупал шлепанцы. Осторожно подошел к двери, взял халат, натянул. Он не может зарабатывать деньги… А он должен был это делать, должен был давно уже жить, ни о чем не думая, жить, чтобы жить, жить для себя… Жить в любой стране, свободно, легко, независимо. Снова стукнули. Один раз, второй, третий. Кто это может быть? Родственники Филаб?
— Кто там?
Как странно окружает ночной воздух его самого, его халат, его руки. Вплотную к двери раздалось неразборчивое. Казалось, что сказали: «Свои».
— Кто? — Кронго услышал щелчок выключателя.
— Честные африканцы, — тихо сказали за дверью.
— Месси Кронго… — Фелиция мелко тряслась в глубине гостиной. — Месси Кронго, это наши. Месси Кронго, лучше открыть, это наши. Они пропадают.
— Мы не сделаем вам ничего плохого, Кронго, — сказал тот же голос. — Откройте. Только не зажигайте свет.
Кронго прислушался. Почему он молчит?
— Вы слышите, Кронго?
— Хорошо, сейчас открою, — Кронго нащупал щеколду.
Тихо звякнул запор. Он не успел даже приоткрыть дверь. Двое бесшумно проскользнули и прижались к стене. Высокий бауса в тропическом европейском костюме махнул рукой.
— Добрый вечер, — бауса криво усмехнулся. У него были широкие плечи, от всей его фигуры исходила мощь. И в то же время — впалые щеки, большой подбородок с ямочкой, резкие рубцы морщин. — Извините, закройте, пожалуйста, дверь. Мы ненадолго.
Кронго задвинул щеколду.
— Нам надо поговорить с вами, — второй, низкорослый, коренастый, с ритуальными шрамами на щеках, махнул Фелиции, и она, пятясь, ушла. — Вы не узнаете меня? Я председатель районного совета Фронта, моя фамилия Оджинга.
— А-а… — Кронго протянул руку. Оджинга крепко сжал ее. Да, Кронго уже видел это лицо.
— Меня можете звать Фердинанд, — высокий бауса опять улыбнулся — одним углом рта. Эта его привычка улыбаться одним углом рта сразу бросалась в глаза. Кривая улыбка, будто он смеялся сам над собой. — Некоторые зовут товарищ Фердинанд.
— Садитесь, — Кронго кивнул на кресла. — Я зажгу свет.
— Ни в коем случае, — Фердинанд сел и вытянул ноги. Оджинга подошел к окну, выглянул.
— Океан, — не оборачиваясь, сказал Фердинанд.
Кронго прислушался. Все те же цветочные тараканы мягко шуршали в темноте. Ему казалось, что неясный свет ночника мешает этим двум рассмотреть его лицо, увидеть, что он честен, что он не собирался никого предавать, что он хочет только спасти лошадей.
— Скажите, Кронго, — Оджинга будто утонул в кресле. — Разве правительство не предоставило вам все условия? Когда мы пригласили вас, разве мы не заплатили из казны за всех лошадей? Скажите, хоть чем-нибудь мы обидели вас?
— Мы не сомневаемся, Кронго, в вашей честности, — Фердинанд провел рукой по лбу, потом полез в карман рубахи и вытащил скомканную газету. — Вы добросовестно, работали эти девять лет. Но это объявление…
Кронго попытался собраться с мыслями. Он должен сказать этим двум только суть. Остальное уже будет зависеть не от него.
— А что мне было делать? На моих плечах лошади. Я не могу их никуда отправить. Я остался один, со мной только два конюха. Корма на одни сутки.
Оджинга неподвижно смотрел на него, будто изучал. Фердинанд, наоборот, устало моргал.
— Да, ваши лошади стоят миллионы. Они принадлежат государству. И поэтому мы должны их спасти. Но все встало с ног на голову, Кронго. |