– Я должна поговорить с тобой. Прямо сейчас, – произнесла Труф.

– Пожалуйста, – ответил Джулиан. – В уголках его губ мелькнула слабая улыбка. Словно он догадывался, о чем пойдет разговор, и знал, чем он закончится. – Подожди минуту, сейчас я выйду, – сказал Джулиан, повернулся и исчез за шторой.

Труф стояла в дверях храма, не решаясь войти внутрь. Храм начал внушать ей тревогу и неприязнь. Она посмотрела на все еще стоящий посредине алтарь со звериными шкурами. Джулиан вышел, и, подойдя к алтарю, достал из‑под одной из шкур какой‑то сверток, завернутый в шелковую ткань.

– Я готов, – произнес он. – Может быть, пройдем ко мне?

– Джулиан, – начала Труф, но он уже повернулся и зашагал вперед.

Труф ничего не оставалось делать, как только последовать за ним.

– Ну, вот мы и дома. – Джулиан сел на обитую голубым бархатом софу и набросил на шею полотенце. – Должен сказать, что сегодня ты поднялась довольно рано. Он вытер с лица остатки ритуального масла, но даже без него продолжал выглядеть как сверкающий, полудикий бог варваров. – Что подняло тебя? – спросил он, положив полотенце на стол рядом с принесенным свертком.

Труф молчала. Здесь в тусклом свете холодного утра все ее догадки и сновидения начали казаться ей смешными. Голова продолжала болеть, и больше всего Труф хотелось поскорее уйти и завалиться спать.

– Немного вина? – предложил Джулиан. – Хотя для тебя еще рано, для меня – поздно. Ничего, назовем это поздним обедом. – Джулиан поднялся, подошел к бару, достал два длинных, на тонких ножках хрустальных бокала и наполнил их рубиновой жидкостью. Казалось, что она, как и бокалы, тоже отражают свет. – Портвейн, – пояснил он. – Когда‑то давно считалось, что он насыщает кровь, – улыбнулся Джулиан. – Но как бы там ни думали раньше, сейчас это одно из маленьких житейских удовольствий, которые мы можем себе позволить. – Джулиан поставил бокалы на стол. – Присаживайся, – сказал он и сел на софу. – Я не собираюсь тебя торопить, дорогая, но сегодняшняя ночь у нас решающая, и мне хотелось бы подготовиться к ней. Прости, но много времени тебе я уделить не могу, нужно выспаться. Мои планы на сейчас – душ и постель, – произнес Джулиан. – Правда, если ты наконец‑то решила присоединиться ко мне, тогда… – Он улыбнулся.

Труф поняла довольно прозрачный намек и кивнула.

«Скажи ему, – твердила она себе. – Скажи сейчас».

– Ты – сын Торна, Пилгрим Блэкберн. – Труф сама не поняла, как у нее это вырвалось.

Маска треснула и упала. Улыбка мгновенно слетела с лица Джулиана. Изменилось даже само лицо, оно стало совсем другим, хмурым и жестоким. Прежним оставался только пронизывающий, тяжелый, змеиный взгляд.

В затянувшемся молчании голос Джулиана прозвучал неожиданно. Но это говорил уже не тот Джулиан. От прежнего осталась только оболочка, кожа, внутри которой находился сейчас другой человек.

– Совершенно верно, – ответил он и широко улыбнулся. – Как ты догадалась?

До последнего момента Труф надеялась, что это неправда, что Торн – это видение, обманчивое и обманывающее. Но, вглядываясь в лицо Джулиана, точнее, Пилгрима, она видела черты лица Торна.

Перед ней сидел ее брат, который даже сейчас пытается с ней заигрывать и флиртовать. Ему совершенно не важно, что в их жилах течет одна и та же кровь. К своему стыду, и сама Труф еще чувствовала страсть к нему.