А вот если они узнают, что я выжил, то попытаются закончить дело, и все-таки отправить меня в переработку. Но нужно, чтобы они гарантированно об этом узнали.

Остаток дня я потратил вполне продуктивно: съездил на старую квартиру, которую к счастью никто так и не ломанул, забрал деньги, и отвез их матери, чем ошарашил ее. Мне кажется, она никогда не видела столько наличности разом. Сгонял к Василу и Тате, прикупил второй пистолет, уже под «девять на девятнадцать» и несколько девайсов для взлома машин на случай, если тачку придется поменять.

Думал посетить и Ника, отдать ему остаток денег на хранение и рассказать про судьбу Чеха, но не стал. Как-нибудь в другой раз, делать это походя мне не хотелось. Да и провериться надо на случай закладок от «РосИнКома». Что-то сложное рвач, конечно, не найдет, но нейровирус удалить сумеет.

Короче, говоря, деньги и лицензионные пушки я оставил в машине. Оставалось надеяться, что ее не угонят, потому что, как ни крути, начинки в ней теперь больше чем на двести кусков. Вот ведь сюрприз ожидал бы случайных угонщиков.

А потом отправился в «Коробку». В тот самый андер, куда мы ходили вместе с наемником отмечать успешное дело. И после посещения которого я решил, что жизнь наймита все-таки для меня.

У меня был план, как заявить о себе, и я собирался его исполнить. Так, чтобы это дошло до самого последнего наемника в городе. И чтобы об этом уж точно услышали Фанат и Шелк. А потом я буду ждать их следующего шага.

Я спустился в подвал. У двери, ведущей в клуб, дежурил тот же самый мелкий парень с «руками-базуками». Выглядел он достаточно смурным, но, увидев меня, оживился.

— Как сам, Молодой? — спросил он, протягивая мне руку.

— Живой пока, — ответил я. — А ты как?

— Да ничего, нормально, жить буду. А ты один сегодня, без Чеха. Что, случилось с ним что-то?

— А в переработке Чех, — ответил я.

— Пиздишь, — тут же сказал он.

— Если бы, — я криво усмехнулся. — Нет, правда это, Чех умер. На задании. Правда, опасаюсь, легендой ему не стать, потому что его не враги убили, а свои же.

— Да ладно, — он покачал головой. — Свои же? А ты чего ему спину не прикрыл?

— А я тогда же полтора десятка пуль словил. Но выкарабкался, как видишь. Ну что, ты впустишь меня или нет?

— Проходи, конечно, ты ж для нас свой, — мелкий сместился в сторону, пропуская меня.

Я толкнул двери и вошёл в клуб. Внешне тут все было так же: стены под кирпич, столики, стойка. И народа много. Только музыка играет другая, что-то их классического метала вроде «Арии» или «Iron Maiden». Раньше я бы сказал, что такую музыку слушал мой батя, но теперь-то я наконец-то в курсе, что бати как такового у меня и нет. Интересное, блядь, ощущение. Что мать вообще имела в виду, когда говорила, что я весь в отца? Сейчас и не спросишь уже, да и неудобно как-то.

И народа много, что для меня как раз в кассу. Я двинулся в сторону стойки, за которой по-прежнему стояла синеволосая Мальвина, уселся на стул, вытащил из кармана бумажник, положил сторублевую купюру на стойку.

— Двойной виски, на треть разведенный водой и «Дохляка Джо».

— Хорошо, Чех, — ответила она, не оборачиваясь, а потом все-таки догадалась посмотреть. — Ой, Молодой, прости! Обычно Серега себе такое заказывал. А где он, кстати говоря?

— Сейчас узнаешь, — сказал я. — Налей виски, и сделай музыку потише. Шоты можешь чуть позже приготовить.

Барменша достала из-под стойки бутылку виски и рокс, налила на четыре пальца, потом добавила туда воды из бутылки, и протянула мне, после чего отошла к диджейскому пульту, и сделала музыку потише.