— Пожалуйста, дайте мне встать, — сказала я Анне. — Земля такая холодная.

Ухмылка расплылась на лице Анны, черном от копоти.

— Потерпите немного, миледи. Он подойдет к вам. Пусть он подойдет сам. Это все, что мы, женщины, можем, — ставить мужчин на место.

Она кивнула в сторону Джонатана. Тот встал на ноги и был похож на грубую детскую игрушку. Голова его возвышалась над завернутой в одеяло бесформенной фигурой. Оттолкнув поддерживающего его Фрэнка, он подошел ко мне.

— Жива, — сказал он.

— Да, но ваша голова…

— Я не в обиде, — Джонатан улыбнулся знакомой кривой ухмылкой. — Могло быть хуже, Люси…

— Только не сейчас. Я не могу еще ни о чем думать. Боже, Джонатан, он все еще там?

Огромная парадная дверь была открыта случайно или по умыслу. Сквозняк, проникавший через нее, лишь раздувал пламя. Все, что я могла видеть, был огонь, огромная оранжевая пелена пламени.

Джонатан обнял меня.

— Он не выходил из дома. Нет, Люси, нет! Я не буду даже просить их войти внутрь. Так, возможно, будет лучше. Он хотел, он стремился к этому.

— Но дом…

— Посмотри, — ответил спокойно Джонатан. Теперь языки пламени, словно развевающиеся ярко-красные занавески, вырывались из верхних окон дома, создавая удивительный контраст с черным небом и медленно падающим снегом. Но Джонатан обратил мое внимание не на зрелище горящего дома: Я взглянула на толпу людей, окружавшую нас. Они стояли совершенно неподвижно, все, все: мужчины и женщины, и даже маленькие дети. Языки пламени, разгоняющие ночную темноту, причудливо озаряли застывших в молчании зрителей. Они стояли, укутавшись в рубища, и на их бледных решительных лицах читалось одно и то же выражение, роднившее их. Толпы крестьян, сжигавших замки во Франции, должно быть, выглядели точно так же. Эти люди, мои люди, не подожгли этот дом, они не были так безжалостны. Но им по душе был этот пожар. И просить их тушить огонь было равнозначно просьбе броситься в воды моря.

— Пусть горит! — сказала я.

Мужчина, стоявший рядом, обернулся на эти слова. Это был старый Дженкинс. С растрепанной белой бородой, с седыми волосами, развевающимися по ветру, на фоне пожара, придававшего им темно-красный оттенок, он казался ветхозаветным пророком.

— Да, миледи. Пусть горит. Это место проклято и остается проклятым с тех пор, как узурпатор захватил наши земли. Пусть горит, и с ним его жестокий хозяин!

Он был очень страшен с воздетыми, словно взывающими к Богу руками. Я перевела взгляд на Анну и увидела тот же блеск в ее глазах… на Тома — увидела окаменевшие черты его лица и поняла их правоту.

Я содрогнулась, несмотря на толстое одеяло, и Джонатан мягко посоветовал:

— Поехали в деревню. Должно быть, он припрятал коляску где-то неподалеку. Попробую найти ее.

— Нет, нет! Я не могу уйти прямо сейчас.

— Люси! А тебе зачем смотреть, как горит этот дом?

— Я думаю. Если он выйдет из дома сейчас, что они сделают? Бросятся к нему на помощь, перевяжут его раны, или они…

— Не знаю. Не могу утешать тебя ложью, Люси. Не знаю, как они поступят. Но он не выйдет, не сейчас. Он умер. И не такой уж плохой смертью, как ты думаешь. Человек теряет сознание от дыма задолго до того, как происходит все остальное.

Мы чуть-чуть прошли вперед и оказались в стороне от других. Их фигуры все еще представлялись темными силуэтами на фоне огня, который вырывался теперь из всех окон и дверей.