Я рассказала Клэру об этом за обедом. Не могла не сказать, хотя знала, что эта тема вызовет у него гнев. То, что я видела и слышала сегодня, не давало мне права молчать.

— Итак, — сказал он, когда я закончила свою маленькую речь, — вы играете роль великодушной леди. Я обещал не вмешиваться в ваши дела, но должен сказать: я восхищаюсь вашим мужеством больше, чем здравым смыслом.

— Я не храбрюсь. Но все это ужасно! Неужели нельзя ничего сделать для этих людей? Только отремонтировать дома. Они мне говорили, что осенью здесь идут сильные дожди, а все крыши дырявые.

Клэр откусил кусочек пирога.

— Ремонт стоит денег, — сказал он спокойно. — Сейчас у меня их нет.

В окно я видела законченный фасад реставрируемого крыла дома. Стекла в окнах сверкали, а камень стен напоминал по белизне мрамор. Внутри, в чудесно отделанных дорогостоящими орнаментами комнатах, стояла новая мебель, доски из импортного итальянского камня украсили старые камины… Клэр заметил мой взгляд.

— У меня нет денег, — повторил он и откусил еще кусочек пирога.

— Но я думала, что у меня…

Слова застряли у меня в горле. Прежде всего я не имела никакого представлений о деньгах. Я не знала, каково мое состояние, и, конечно, не знала, сколько он из него потратил.

К моему удивлению, он не обиделся.

— У вас было и есть значительное состояние, — сказал он мягко. — Но, тем не менее, вам следует понимать, что нельзя все время расходовать капитал и соответственно снижать и постепенно полностью утратить доход от капитала. Оставьте мне деловые вопросы. Уверяю вас, они в надежных руках.

Вот так наш разговор на эту тему снова остался без последствий, потому что мне не хватило храбрости продолжать его, видя явное преимущество Клэра. На этот раз я не забыла об этом. Клэр отлучался из дома надолго, и так как он, казалось, не очень интересовался тем, как я провожу свободное время, я не спешила просвещать его. Должно быть, он смеялся бы от души, если бы узнал, что я занимаюсь самообразованием. Я бы тоже не удержалась от смеха несколькими месяцами раньше, если бы кто-то сказал мне, что в один прекрасный день меня будут учить толпа полуграмотных крестьян и старик, скрюченный ревматизмом.

Мне часто приходило в голову, кем бы мог стать старый Дженкинс, обладая богатством и благородным происхождением. Перед смертью мать Клэра открыла сельскую школу, просуществовавшую недолго. Несколько пожилых деревенских учились в ней чтению и письму, но Дженкинс пошел дальше. Он никогда не прекращал учиться, и у него был редкий дар видеть в сегодняшних трудностях причины, их вызывающие. Мне довелось слышать рассказы о бедах и несправедливости от всех жителей деревни, но только Дженкинс рассказал мне об огораживании общинных земель, о законе «о бедных», о Лиге борьбы с хлебными законами и фабриках.

Должно быть, мы представляли собой забавную картину в те утренние часы, когда сидели бок о бок на скамейке за домиком Дженкинса: старик, весь сгорбленный и согнутый ревматизмом, с длинными седыми волосами вокруг морщинистого лица, и молодая светская женщина в мехах, кружевах и драгоценностях. Меня это мало трогало, я слишком занята была обучением. С помощью Дженкинса я стала понимать причины упадка этой деревни, типичной для сотен других по всей Англии.

Столетие назад каждая семья обрабатывала свою землю, а скот пасся на общем пастбище. Владение землей никогда не оспаривалось, потому что одни и те же семьи владели своими участками сотни лет. После принятия новых законов многим мелким фермерам оказалось не под силу огораживать заборами и осушать землю, как требовали законы, и те, у кого не было официальных прав на землю, а таких было огромное большинство, потеряли на нее право. Им оставалось только стоять в стороне и смотреть, как поля, которые их семьи возделывали в течение поколений, включали в угодья помещика, оставляя их ни с чем.