Но кри меня не занимали. Их жуткий английский и еще более жуткий испанский вызывали во мне раздражение, как и их запах, не похожий на мой, хотя, полагаю, ничем моего не хуже. Я просто старался их не замечать.

Ну, а что до совета затаиться и благоразумно сохранять горизонтальное положение, так кроме тех случаев, когда русские патрули оказывались слишком уж близко, я все дни бродил по лагерю в сопровождении хмурого Эль Тасито. Я часто останавливался, чтобы еще раз взглянуть на серебристый игольный нос "Циолковского" или "Годдарда", который ждал в космопорту, чтобы доставить меня на родину. Во всяком случае, так я объяснял себе его присутствие.

Все время меня грызла мысль, что я теряю драгоценное время, которое мог бы использовать для предъявления своих прав на радиоактивную пирамиду — что бы там Фаннинович ни лепетал о лозах и рудознатцах, мне представлялось очевидным, что именно Пропавший Уранинитовый Шурф Чокнутого Русского подсказал техасцам, где бурить их суперскважину.

Настоятельные советы моих коллег забыть про шурф и смириться: Россия, мол, никогда не допускала, чтобы иностранцы эксплуатировали богатства ее недр, — мне еще очень повезет, если им удастся устроить для меня визу и место в космолете! — эти разумные советы я выслушивал с большой враждебностью и растущим подозрением. Уж не торопятся ли они сплавить меня с Терры, чтобы завладеть моими богатствами?

На советы набраться терпения и изучить язык кри (Мендоса), потренироваться в стрельбе из лука (Рейчел), попробовать ЛСД (Гучу) я только огрызался.

Возможно, к этому времени я впал в хроническое полубредовое состояние из-за варикозности вен и неадекватного поступления крови в мозг. Впрочем, сомневаюсь. По-моему, в конечном счете все страдания мне причиняло воспаленное самолюбие, осложненное гравитационной болезнью.

Во всяком случае, когда в первый день Мендоса и отец Франциск отправились договариваться с русскими и не вернулись, когда Гучу, Роза, Рейчел — даже Фаннинович! — на второй день улетели в веенвепе и не вернулись, и никак не давали о себе знать, я решил действовать.

Я сел с Эль Тасито играть в джин-рамми, а затем напоил его тем же самым — то есть джином, но без рамми. Когда он совсем нализался, сменил батарейки в экзоскелетах на последние, которые у меня остались, и дождался зари.

При первых проблесках света я вышел из нашего кожаного шатра и, угрожая выдвинутыми стержнями тем кри, которые пытались меня остановить, зашагал к Амарильо-Кучильо.

Небо уже покраснело, когда я добрался до городка и столкнулся с аккуратной новенькой надписью с девятью буквами русского алфавита, которые слагались в два слова "Желтый Нож". Как и техасцы, русские перевели название города на свой язык буквально.

Кроме того, я столкнулся с парой русских солдат — ив первый раз разглядел их вблизи.

Признаюсь, их огромные габариты и еще большая волосатость в первый миг меня ошеломили. С той самой минуты, когда Слезливая Сюзи, космостюардесса, упомянула этих "жутких мохнатых русских", я был убежден, что все разговоры о советской волосатости представляли собой лишь очередное проявление ксенофобии — этого проклятия жителей Терры.

Как бы не так! Ступни, кисти, лица — не говоря уж о голове, шее и ушах двух пехотинцев — покрывал густой мех, распиравший летнюю форму из грубой ткани. Ногти у них стали заметно толще, видимо преображаясь в когти, но не настолько, чтобы мешать пальцам производить человеческую работу.

Однако когда первое ошеломление прошло, впечатление у меня сложилось самое восхитительное.