Рейчел лихо осадила нашего коня и направила его уже шагом к широким невысоким ступеням церкви. Ночь казалась жутковато безмолвной. Я не замечал никаких признаков жизни ни на кладбище — что при подобных обстоятельствах было, пожалуй, не так уж плохо, — ни у эстрады, ни даже в самой церкви. Почему же она говорила "о буйном революционном собрании"? Впрочем, я скорее обрадовался, нигде не обнаружив Ла Кукарачи. Полчаса я крепко обнимал Рейчел, часто опуская подбородочную скобу ей на плечо почти рядом с шеей, и желал теперь словно бы только ее одну, хотя, разумеется, эта наша близость диктовалась необходимостью. И мое недавнее увлечение … э … ну … лилипуткой казалось мне теперь несколько гротескным. К тому же я не был вполне уверен, как Рейчел-Вейчел приветствовала бы присутствие здесь Ла Кукарачи, если слово "приветствовать" тут вообще годится: женщины так легко проникаются странной неприязнью друг к другу, совершенно не считаясь с благом мужчины, причастного к ситуации.

Высокие двери церкви приоткрылись, в широкую щель между створками проскользнули трое босоногих согбенников в коричневых балахонах с подоткнутыми полами. Двое первых несли легкую стремянку из трех ступенек и поставили ее возле коня прямо под моей титановой подошвой. Третий, скрестив руки на груди, смотрел снизу вверх на Рейчел. Взгляд его был полон гордости и достоинства, крепко сжатые зубы говорили о фанатизме.

— Какая ночь? — произнес он напевно.

— Грязная и темная, — ответила Рейчел.

— Что по сторонам пути?

— Опасность и смерть. — Помолчав, она добавила: — Со мной тот, чье пришествие было предречено. Вас оповестили, отец Франциск?

Кивок коричневого капюшона.

— Гучу и Роза Моралес принесли весть. Рейчел, почему-то презрительно хмыкнув, сказала:

— Ну, как бы то ни было, он тут. Слезай, милый!

— Но… — начал было я и сообразил, что вопросов у меня слишком много. Не надо мне было попадаться на ее удочку и во время скачки декламировать в перламутровую раковину ее ушка "Лепанто", а на бис еще и "Конго"! И я неловко докончил: — Разве ты не спешишься? — А сам ухватился за луку седла, чтобы устоять на вымощенной кирпичами площадке перед папертью. (Мой вестибулярный аппарат никак не мог успокоиться после галопа).

— Нет, сердце мое, — ответила Рейчел. — Мне надо и дальше играть роль взбалмошной высокородной мисс Ламар. — Ухватив меня за уши (если не сопротивляться, ощущение довольно приятное), она пригнула свое лицо к моему. — Послушай, Черепуша, положись на меня и делай, что тебе скажут. Но не давай наступать себе на ногу и (тут она дернула меня за уши — ощущение малоприятное) держись подальше от этой мужеедки Розы Моралес!

— Я не знаю никого по имени… — начал я, но тут ее лицо склонилось вбок, губы прижались к моим под углом в девяносто градусов, и слова утратили важность. Затем столь же внезапно Рейчел-Вейчел выпрямилась с несколько мелодраматичным и пугающим возгласом:

— До Страшного Суда, мой капитан! — И с более нормальным: — Hasta manana! — повернула коня.

Край моего плаща запутался в сбруе и, прежде чем он высвободился_; меня закрутило вокруг оси — 157 фунтов противовес небольшой — так что мое "Hasta luego!" и попытка помахать рукой вслед Владычице Внезапной Смерти, унесшейся галопом в черно-серебряную ночь, могли бы навести на мысль, будто я сильно пьян.

Голова у меня опять закружилась, и я только обрадовался, когда двое коричневых миниатюрных монахов, шагая на цыпочках, бережно поддержали меня под локти вытянутыми вверх руками и провели в щель между дверными створками, которые тотчас закрылись за нами.