Но все обошлось. Подъездная дорожка была тщательно расчищена, и Чарли без труда выехал на авторут. Когда мотель скрылся за углом, Чарли улыбнулся – ему так понравилось в уютной маленькой гостинице, что он был бы даже не прочь разделить с кем‑нибудь комнату и трапезу. Он так и не привык к одиночеству, и ему часто хотелось перекинуться с кем‑нибудь шуткой, обменяться улыбкой, просто поболтать. Тишина и одиночество действовали на него угнетающе, и Чарли пожалел, что так опрометчиво отказался от ужина с хозяевами, однако поздно было исправлять эту ошибку.

Быстро проглотив пару гамбургеров и запив их колой, Чарли купил на утро упаковку бисквитов. От завтрака в гостинице Чарли отказался – он собирался выехать рано, и ему не хотелось беспокоить хозяев. Он лишь попросил, чтобы ему наполнили термос горячим кофе, и хозяйка сказала, что она оставит термос на столе в кухне.

Вернувшись к мотелю, Чарли выбрался из машины и немного постоял на дорожке перед крыльцом. Снегопад прекратился, облака разошлись, и на черном небе проглянули звезды. После ненастного вечера ночь казалась такой тихой и ясной, что у Чарли дух захватило от восторга. Легкий морозец слегка пощипывал щеки, но Чарли почти не замечал холода. Неожиданно ему захотелось смеяться, и он громко расхохотался, глядя в бездонное ночное небо. Он уже не помнил, когда в последний раз ему было так хорошо. Возможно, года два или три назад он еще мог смеяться весело и беззаботно, потому что тогда с ним была Кэрол, но сейчас Чарли почему‑то не мог припомнить ни одного случая, когда он был бы так же беспричинно счастлив.

Наклонившись к сугробу, Чарли скатал крепкий и круглый снежок. Ему очень хотелось запустить им подальше, и он выбрал в качестве мишени ствол ближайшего дерева. Снаряд угодил в самую середину и разлетелся на куски с отчетливым «чпок!», а на темной коре появилось белое пятно.

Все еще улыбаясь, Чарли вернулся в дом. Здесь было тепло, дрова в камине весело пылали и потрескивали, и Чарли неожиданно подумал, как было бы хорошо, если бы Рождество – а вернее, ожидание Рождества – продолжалось как можно дольше.

Но когда он разобрал постель и, улегшись на хрустящие, пахнущие снежной свежестью простыни, накрылся теплым шерстяным одеялом, сердце у него снова заныло. Он готов был отдать все на свете за то, чтобы провести с Кэрол хотя бы еще одну ночь, и чем больше он убеждал себя в том, что это невозможно, тем хуже ему становилось. Ужас, настоящий ужас и отчаяние охватывали Чарли при мысли, что Кэрол уже никогда не ляжет рядом с ним и он никогда больше не сможет заниматься с ней любовью. Умом Чарли понимал, что все кончено и что он только зря себя мучит, но желание увидеть Кэрол, коснуться ее становилось все сильней и сильней, и он только вздыхал, глядя на пляшущий в камине огонь.

Чарли очень хорошо знал, что не должен цепляться за прошлое, не должен больше мечтать о Кэрол, но это его знание в большинстве случаев оставалось чистой воды теорией. На практике же Чарли снова и снова уносился мыслями в прошлое – в те годы, когда он был счастлив с Кэрол, – и не переставал удивляться тому, что не заметил, не почувствовал, как теряет ее. Может быть, думал Чарли, если бы тогда он обратил внимание на первые тревожные сигналы, он сумел бы что‑то предпринять, чтобы спасти их брак.

Уже не в первый раз Чарли принимался корить себя зато, что он ничего не сделал, даже не попытался… Но что? Что он мог сделать?! Чарли и сам этого не знал, и все же многочисленные «если бы» обступали его непроходимой колючей стеной и жалили, жалили сквозь одежду, сквозь кожу, доставая до самой души и оставляя на сердце кровоточащие царапины. Примерно так чувствует себя человек, у которого на глазах трагически гибнет дорогое, близкое существо. Бессилие, отчаяние, горечь – все это Чарли испил полной мерой, но до дна было еще далеко. И не важно, что и он, и Кэрол были живы и здоровы физически – в данном случае главной жертвой была их семейная жизнь.