— Мария…

— Иду, — рассеянно отозвалась Мария, в задумчивости бредя по тропинке, которая, пробежав сквозь поля, вилась теперь между деревьями. Странно, подумала она. Есть места, и они вечны. И есть люди (и динозавры всякие), и они умирают. И есть дни, и месяцы, и годы (и века, миллионы веков). Окаменелости, и Хэриет, и я — мы словно бусинки в ожерелье. Одна за другой и все вместе.

— Мария, ты можешь идти быстрее?

Они ждали ее там, где тропинка уходила в более густой лес.

— Устала, дорогая? — приветливо спросила тетя Рут, и Мария посмотрела на нее пустым холодным взглядом, но не потому, что хотела обидеть тетю Рут, — в голове у нее все еще крутились мысли о местах, птеродактилях и девочке, которая сделала вышивку.

— Мария, — одернула ее мама.

Мария подпрыгнула и ответила, что нет, спасибо, она не устала.

— Вперед? — спросил мистер Фостер, и все начали высказывать свои соображения.

Мистер Фостер и дядя Дэвид были «за». Миссис Фостер хотела вернуться домой не слишком поздно, чтобы успеть разогреть ужин. Тетя Рут считала, что тропинка крутовата для ее туфель. Табличка оповещала: до Ауксмута и обратно можно дойти за три-четыре часа, и дорога не из легких, наверное, поэтому тетя Рут с тоской оглядывалась на Лайм-Реджис.

— Будем идти, пока не устанем, — предложил мистер Фостер. — Хорошо? Слабые могут рухнуть на обочине.

Он живо замелькал между деревьями.

Мария снова отстала и вернулась к мыслям о местах. Интересно, а места могут останавливаться, как часы? Чтобы мгновение длилось вечно, словно застывшие в камне аммониты. Хорошо бы так и было, подумала она, вот было бы здорово, я бы хотела вернуться назад в чье-то время и посмотреть — это так же интересно, как залезть кому-нибудь в голову. И ей показалось, она снова видит лицо, отраженное в стекле вышивки.

— Осторожно, здесь очень круто, — крикнул мистер Фостер.

Впереди засуетились: тетя Рут в неподходящих туфлях поскользнулась на сланцевой поверхности тропы и чуть не упала, но ее поддержал дядя Дэвид.

В тот день по берегу опять проносились полосы света, а по небу странствовали нагромождения гигантских облаков. На языке прогноза погоды это, конечно, звучало так: «солнечно, местами возможны ливневые дожди». На самом деле стоял золотистый бледно-бледно-голубой и каштановый полдень, тени гонялись по изменчивому морю, которое из бирюзового становилось то темно-серым, то снова молочно-зеленым. Но большая часть моря пряталась за деревьями и кустами, через которые и шла их тропинка, взбираясь на кручу и резко падая вниз. Вдоль тропинки росли дикие растения — кто где: высокие устраивались кучками и качались на ветру, ползучие карабкались по скалам или укрывались в траве. Чина ниссолия, подумала Мария, теперь я тебя знаю, а это зеленое растение, похожее на маленькую сосенку, — гигантский хвощ, мы нашли его в книге о цветах, а вот — молочай, а вот — чистотел. Разглядывая заросли, Мария поразилась их строгому порядку: каждое растение четко знало свое место. Одни выбирали почву побогаче, влажную, другие — песчаный откос. Не слишком ли умно для растений, которые и думать-то не умеют? Ветер нес к морю облачко семян чертополоха. Расточительство, строго подумала Мария, не слишком умно.

А ведь все эти подъемы и спуски — вверх-вниз, которые так утомили тетю Рут (чем грубее и круче становилась тропа, тем сильнее и громче ворчала тетя Рут, что, мол, наверное, поздно уже), — старые оползни — вдруг догадалась Мария, только очень старые, много с тех пор воды утекло — все успело зарасти кустами и деревьями.