Полисмен из него был бы никудышный. А лечить листьями и все такое… Теперь есть пенициллин и еще много чего.
— Он хочет, чтобы все делалось, как в его время, — сказал Джеймс. — И чтобы все делал он. А я бы ему помогал.
— Вот оно что! — сказал Саймон очень вежливо. Даже слишком вежливо.
А Джеймс сказал:
— И все-таки ты не веришь в привидения.
— Я этого не говорил.
— Но ведь не веришь?
— Не то верю, не то нет, — сказал честно Саймон. — Когда я с тобой, верю, а когда один…
Несколько минут они шли молча. Потом Саймон спросил:
— Что же ты теперь? Этот Не-Знаю-Кто здорово тебя подставляет.
— Я уже сыт им по горло. Но что я могу сделать?
— Если он — то самое, что ты думаешь, — сказал Саймон, — одно, во всяком случае, ты сделать можешь.
— Что?
— Сказать ему, чтобы перестал.
Джеймс широко раскрыл глаза.
— То есть заговорить с ним?
— Да. Попробовать стоит.
— Пожалуй.
Это Джеймсу почему-то еще не приходило в голову. Но если подумать, что мешает ему ответить на послание? Раз колдун Томас Кемпе причиняет столько неприятностей, лучше всего прямо сказать ему об этом. Может быть, большего и не потребуется. Сказать спокойно и твердо, что так не годится. И он послушается голоса разума и уйдет. Уберется откуда пришел, где бы это место ни находилось.
Увидев будущее уже не столь мрачным, Джеймс расстался с Саймоном возле его дома и пошел домой, к обеду.
Однако над домом витало некое всеобщее недовольство. У миссис Харрисон был очередной приступ сенной лихорадки. Глаза у нее были красные, а настроение скверное. Мистер Харрисон только что споткнулся о ведро воды, стоявшее на крыльце; когда пришел Джеймс, он] терпеливо вытирал тряпками ступеньки. Вместе с Джеймсом он вошел на кухню, неся ведро и тряпку, которую положил в раковину.
— Не хотел бы вмешиваться в домашний распорядок, — сказал он, — но все же вынужден указать, что середина крыльца не самое удачное место для ведра с водой.
— Это не я, — сказала его жена, отчаянно чихая. — Наверное, кто-то из детей. И прошу не говорить со мной о воде. Я и без того вот-вот разольюсь рекой.
Она принялась чистить картофель, сердито вонзая в него нож.
— А я только что вошел, — сказал Джеймс.
— Боже милостивый! Неужели ты думаешь, что я мог заподозрить тебя в подобном деле? — сказал мистер Харрисон.
Джеймс подозрительно взглянул на него и вышел в сад посмотреть, не добралась ли Эллен до его ямы. Оказалось, что Тим обнаружил ответвление от главной крысиной норы и провел немало счастливых минут, разрывая клумбу с ирисами. Джеймс поспешил посадить их снова. Тим, очевидно, не понимал, что в доме его всего лишь терпят и он может в один прекрасный день зайти чересчур далеко. Мистер Харрисон уже не раз мрачно говорил:
— Придется этому псу убираться отсюда.
Джеймс ласково потрепал его.
— Ты ведь просто не знал, что тут не сорняки, верно? И что папе еще нужны его шлепанцы, тоже не знал. Хорошо, что я нашел, где ты их зарыл.
Тим слегка нагнул голову и оскалил в улыбке розовую пасть. Для него это было самым сильным проявлением чувств. Он был не из тех псов, которые лезут с ласками. У него было чувство собственного достоинства.
— Сюда, сэр, — сказал ему строго Джеймс. Он вдруг увидел себя и Тима бесстрашными ловцами преступников: Харрисон из Скотленд-Ярда и его знаменитая румынская ищейка Гроза Грабителей. Он стал прокрадываться вдоль стены дома, свирепо нахмурясь и таща с собой упиравшегося Тима. |