— Надписи на могильных плитах, — сказала Эллен.

— Да, пожалуй. А нет ли другого Коттеджа Ист-Энд?

— Нет, — сказал полисмен. — Мы уже справлялись. Что ж, извините за беспокойство.

— Пустяки, — сказал мистер Харрисон. — Жаль, что мы ничем не могли вам помочь.

Он перелистал телефонную книгу.

— И здесь нет никаких Кемпе. Во всяком случае, в Лэдшеме.

— Какой-нибудь шутник, — хмуро сказал полисмен. — Наверняка тот самый, что на прошлой неделе прошелся по телефонным будкам.

Он еще раз извинился за беспокойство и ушел. Тим следил за ним из-за куста лаванды, а едва полисмен вышел за калитку, выскочил со свирепым лаем, показывая, как разделался бы с ним, если бы увидел вовремя. Харрисоны приготовились коротать вечер. То же, по-видимому, сделал и Томас Кемпе. Ничто больше не нарушило их покой.

— Ясно, что это он, — сказал Джеймс. Он встретил Саймона на углу, и они вместе шли в школу.

— Кто «он»?

— Тот, кто разгромил кабинет доктора. Колдун.

— Откуда ты знаешь?

— Он оставил записку. Подписался. А адрес дал наш. И к нам вчера приходил полисмен.

— А ты сказал полисмену, кто это, по-твоему, такой?

— Нет.

— Почему?

— Потому что никто, кроме меня, в него не верит, и мне это надоело, — сказал Джеймс. — Вот почему.

Остаток дня он был слишком занят, чтобы много раздумывать над своими бедами. В школе действительно оказалась корь. Половина учеников отсутствовала. Это было даже приятно, потому что похоже на каникулы; учителя были добродушны и снисходительны, а порции за обедом неограниченны. Джеймс и Саймон, которые обычно сидели за столом еще с двумя учениками, оказались теперь вдвоем и могли расположиться удобнее, так, чтобы не опрокидывать чернильниц и не попадать локтем в чужую тетрадь. Директор школы мистер Холлингс, который вел их класс, был настроен экспериментировать. Ученики решали какую-то особую задачу, для которой им надо было измерять спортивную площадку и много бегать с линейками и диаграммами. Они продолжили также работу над темой «Греция», для чего мистер Холлингс принес из библиотеки несколько новых книг, чтобы по ним справляться. Наконец стали лепить рельефную карту Греции, и началась возня с мукой и водой. Это так увлекло их, что они решили продолжать на перемене и даже не вышли во двор.

Вместе склонившись над столом, они заспорили о том, как лепить горную цепь.

— Сюда надо добавить, — сказал Джеймс. — Гора должна быть повыше.

— Нет, не надо. Потому что выше должна быть вот эта.

Вошел мистер Холлингс и стал просматривать бумаги на своем столе.

— Дай-ка сюда муки, — сказал Саймон.

А Джеймс вдруг почувствовал — иногда это чувствуешь, даже не оборачиваясь, — что внимание мистера Холлингса привлекло что-то другое. Джеймс взглянул туда же, то есть на школьную доску в дальнем конце классной комнаты.

Поперек доски, поверх задач и слов, трудных в написании, Томас Кемпе крупно написал свое.

«Учитель Холлингсъ! — властно обращался он. — Недугъ учениковъ причиненъ чьею-то злобою. Скорѣе всего это вдова Верити, ибо она вѣдьма. А еще замѣть мои слова: не такъ надлежитъ учить. Дѣти не учатъ ни латыни, ни греческого, да и ученiе походитъ болѣе на игру. Надо ихъ сѣчь почаще».

В конце было приписано:

«Джеймсъ Харрисонъ состоитъ у меня в ученикахъ. Это лѣнивец. Он и моихъ наказовъ не исполняет. Не спускай с него глазъ».