— Ты когда-нибудь думал, как это — быть другим человеком, — неожиданно спросила Мария.

— Не-а. С собой хлопот не оберешься. Пойдем выпьем чайку.

Мария погрустнела. Не буду ему больше рассказывать о девочке, которая жила в нашем доме и собирала окаменелости, обиделась она. А жаль: когда поделишься чем-то интересным, становится еще интереснее.

— Пойдем, — ответила она.

Под тентом, где продавали чай, к ним присоединилась семья Мартина — младшие дети были густо вымазаны замороженными фруктами, а старшие шумно требовали еду, питье, деньги или все вместе.

— В четыре начинается рыцарский турнир, — предупредила миссис Люкас. — Посмотрим его — и домой. Мартин, займи нам, пожалуйста, места и пригляди минутку за Джеймсом, мне нужно в дамскую комнату. Тебе не надо, Мария?

Мария решила, что, пожалуй, надо. Дамская комната (неприятные ведра за парусиновыми занавесками) оказалась в саду при кухне. Выйдя из-за капустных грядок, миссис Люкас воскликнула:

— Так вот она, эта церковь! Весь день ее искали, все прочесали. Заглянем?

Они прошли через садовую калитку и оттуда — в церковный двор. Миссис Люкас затоптала на дорожке сигарету, пересадила ребенка с одного бедра на другое и вошла в церковь. Мария — за ней.

Церковь как церковь, подумала Мария, хотя миссис Люкас, кажется, заинтересовалась витражами и медной отделкой пола… Мария занервничала — ей не хотелось опаздывать на рыцарский турнир.

Миссис Люкас остановилась перед большим каменным надгробием в стене.

— Боже, какой ужас!

Леди из белого мрамора в одеянии со множеством складок сидела, откинувшись, на мраморной кушетке, а на коленях у нее лежал мальчик лет десяти в ночной рубашонке. Выражение лица у него было просто ангельское, глаза закрыты, и на лбу вился локон мраморных волос. Подойдя ближе, Мария увидела, что леди плачет мраморными слезами. Вокруг нее теснились пухлые херувимы и тоже плакали.

— «От скорбящей матери. Вечная память», — прочитала миссис Люкас. — Какой кошмарный памятник!

Она отошла в сторону и начала разглядывать купель.

— А мне нравится, — возразила Мария, но так тихо, что никто бы не услышал.

У нее навернулись слезы, но не горькие — так обычно плачешь от грустной книги. Ей самой иногда хотелось умереть рано. В минуты крайнего негодования на родителей она лелеяла мысль о том, как они будут рыдать над трогательно-маленьким (но невероятно прекрасным) памятником на огромном кладбище и сожалеть о том, что были с ней так жестоки.

Миссис Люкас уже выходила из церкви, и Мария оторвалась от мраморной леди и пошла за ней. Они зашагали к полю за конюшнями, откуда доносились возбужденные голоса, и оказались на рыцарском турнире. Из переднего ряда им замахал Мартин. Мария встала возле него, а миссис Люкас отправилась на поиски остальных членов семьи.

Рыцарский турнир 1975 года не сильно напоминал средневековый. Копья заменили деревянными палками, окрашенными серебряной краской, и когда рыцари сходились, то вместо горячего звона оружия раздавались лишь глухие удары. Доспехи тоже выглядели на редкость картонно и театрально, сводя на нет героические усилия придать вымпелам и знаменам как можно более убедительный вид, чтобы зрелище получилось хотя бы красочным. К тому же некоторые лошадки и пони, которых затащили на тяжелую работу, изжевали сбруи и подпортили эффект. А вот сам турнир разворачивался весьма драматично, так как рыцарям приходилось одолевать не только противников, но и кротовые кочки. Несколько рыцарей свалились с коней, и настроение публики сразу поднялось; один раз даже потребовалась медицинская помощь; было сломано два копья, пара лошадей отвязалась, и из толпы непрестанно раздавались ободряющие выкрики, пока наконец не объявили двух участников, набравших максимальное количество очков, — они и должны были сойтись в решающем поединке.