Я смотрю туда, где раньше было озеро. Медленно встаю и иду к одному из книжных шкафов, который находится как раз в том месте, где был берег. Я дотрагиваюсь до книжного шкафа и обнаруживаю, что он очень устойчивый и тяжелый. Достаю книгу с полки, перелистываю ее. Потом другую. Книги настоящие.

Значит, Левиафан…

Умом я постигаю его огромность, но моя память сохраняет нечто высотой всего лишь футов двадцати. И даже такие размеры неправдоподобны. Неужели я взобралась на эту махину и ударила ножом?..

Тут я вижу нож ищейки. Он лежит на ковре.

Потом я вспоминаю о своих спутниках.

Осматриваюсь. Никого нет. Ни Саскии, ни Джексона. И Либрариуса нет, но я вижу груду одежды там, где, как я помню, он лежал, прежде чем весь мир стал белым.

Я подхожу и дотрагиваюсь до ткани ногой. Да, это его одежда. И веревки, которыми я его связала.

Думаю, он все-таки распался на части.

Не то чтобы я сильно сожалела об этом, но что тогда стало с Саскией и Джексоном? И если они тоже распались, то где же их одежда? И почему я все еще здесь?

Здесь так тихо, что любой звук, который я издаю, кажется очень громким — шарканье моих ног по ковру, мое дыхание. Не знаю, почему меня это заботит. Непохоже, что сейчас кто-нибудь придет и цыкнет на меня. Потом я слышу голоса. Кто-то — и не один — приближается. Через секунду я соображаю, откуда они идут.

Я прикидываю, надо ли мне прятаться, но потом соображаю, что уже поздно об этом раздумывать и к тому же нет необходимости, — я их узнаю. Это Кристи, жестянщик и еще трое людей, которых я уже видела, когда жестянщик передавал мне нож. Они, похоже, не меньше меня ошарашены и застывают как вкопанные.

Должно быть, вид у меня еще тот, думаю я, но тут же вспоминаю, что больше не измазана в крови.

Неужели все это действительно случилось? Было ли вообще это озеро и был ли Левиафан? И правда ли, что я его убила?

Я вспоминаю, как кровь фонтаном била из его горла, и судорога сводит мой желудок.

Потом я еще кое-что вспоминаю — это странное ощущение, которое разлилось у меня внутри, когда Левиафан умирал. Что-то во мне сдвинулось тогда. Что-то изменилось. Но я точно не знаю что. Просто я чувствую себя другой. Теперь я ощущаю каждую клеточку своего тела, кожи, крови, костного мозга.

Кристи и другие приближаются ко мне. Они останавливаются снова футах в шести от меня.

— Кристиана… — говорит Кристи и на некоторое время замолкает. — Можно тебя так называть?

Я не могу удержаться от улыбки. Даже среди всего происходящего ему необходимо закрепить свое право собственности на меня. Он всегда хотел дать мне имя, но я не позволяла ему положить меня в нужную коробочку и приклеить этикетку. Наверное, ему жестянщик сказал. Впрочем, это больше не имеет значения.

Может быть, я и родилась его тенью, но по восприятию мира, по опыту я — самостоятельная личность с тех пор, как семилетней девочкой-сорванцом попала под опеку шарика с руками и ногами. Он не в силах положить меня в коробочку, разве что в собственную черепную коробку. Но это не изменит моей внутренней сущности. Он не может знать меня лучше, чем я знаю его. Если, конечно, не принимать во внимание того, что мы сказали друг другу, и того доверия, которое обязаны испытывать друг к другу, чтобы общаться.

Так что я сама сейчас вольна выбрать коробочку, в которую он меня поместит.

— Конечно, — отвечаю я, — можешь так меня называть.

— Ты в порядке?

Я киваю:

— А вы, ребята?

Теперь его очередь кивать.