— В этом даже странно сомневаться, — оскорбленно произнес Щелкунов и облизнул губы.

— Вы считаете себя членом нашего коллектива?

— Конечно!

— А, вступая в комсомол, в заявлении вы что писали?

Виктор близоруко прищурил глаза и выжидающе смотрел на Щелкунова.

Захар помедлил с ответом.

— Ну… «Хочу быть в авангарде»… — в замешательстве, наконец, ответил он, еще не понимая, к чему задал этот вопрос Виктор, но чувствуя в нем какую-то опасность для себя.

— У меня вопросов больше нет, — заявил Долгополов и сел, как ни в чем не бывало.

Борис Петрович и Сергей Иванович, переглянувшись, незаметно улыбнулись.

— А я убежден, — сердито сверкая глазами, всем телом подался в сторону Щелкунова Костя, — что он политический обыватель! Считает, что Устав не для него писан… Его надо из учкома вывести и написать об этом в «Комсомольскую правду»!

«Сколько же усилий ты нам стоил, и как хорошо, что они оправдались», — думал Борис Петрович о Косте, слушая его.

В шестом классе необузданная энергия Рамкова приносила много огорчений учителям. То Костя оказывался на чердаке школы и напарывался там на гвоздь, то в перемену устраивал матч-бокс. Его видели почти в одно и то же время в нескольких местах и еще журили, в одном конце школы, как он уже проказил в другом. Химик Багаров (есть такие на словах кровожадные, а на поверку очень добрые люди) требовал от Бориса Петровича:

— Рамкова надо немедленно убрать из школы. Это смертоносный яд!

Но тот же Багаров защищал Рамкова на педсовете, когда его хотели исключить на месяц:

— Ручаюсь, что из него выйдет хороший человек!

В комнату вошел Яков Яковлевич. Члены комитета вежливо привстали и снова сели, продолжая работу.

— Всего полгода прошло, как человека приняли в комсомол, — жестко сказал Богатырьков. — А он уже забыл о своем долге, уже успел побывать на комитете. Да и с учебой у тебя не ахти как хорошо, — вчера тройку получил. Кто тебе давал рекомендации? — сурово посмотрел он на Захара.

— Папа, — упавшим голосом ответил тот.

— Очевидно, кому-нибудь из членов комитета надо будет поговорить с коммунистом Щелкуновым. Он поторопился дать рекомендацию своему сыну.

Захар стал еще бледнее.

— Разрешите присесть… Мне нездоровится, — сказал он голосом глубоко несчастного человека. И, сев на стул, горестно опустил голову.

«Надо будет посоветовать школьному комитету от вступающего в комсомол требовать отзыва родителей», — подумал Волин.

— Дело ясно… Рекомендовать собранию вывести Щелкунова из состава учкома и избрать другого, — неумолимо настаивал Костя. — Комсомол — боевая организация, отлынивающие от работы и мямли нам не нужны!

Захар поднялся, прерывающимся голосом сказал:

— Если можете… оставьте… в учкоме…

Богатырьков мельком посмотрел вопросительно на Бориса Петровича.

— Я считаю, товарищи члены комитета, — пригладив усы, спокойно сказал Волин, — что Щелкунов сделает необходимые выводы из сегодняшнего разговора и советую пока оставить его в учкоме.

Теперь понимающе переглянулись Богатырьков и Долгополов. Рамков покусывал губу. Достаточно было посмотреть на его лицо, чтобы понять, какая напряженная внутренняя борьба происходила сейчас в нем.

— Хорошо, оставим, — с трудом произнес он, — но выговор за безответственность запишем!

С этим согласились.