Балашов ввел в газете постоянный раздел «Хроника дня» и, собрав «собственных корреспондентов», говорил им веско:

— Вы в мелочах находите ростки нового. Скажем, — восьмой класс отремонтировал книги нашей библиотеки — немедленно дайте об этом информацию. Понимаете? В несколько строк! Но чтобы это было оперативно.

В разделе «Школьный крокодиленок» появились краткие заметки:

«Ученик пятого класса Лемешко, отвечая по истории, вместо „восстания в Сиракузах“, сказал „восстание серопузых“ — недослышал подсказку».

«Ученик седьмого класса Брагин, столкнувшись в дверях с Серафимой Михайловной, не догадался уступить ей дорогу, — пошел на таран».

Балашов организовал тринадцать сменных редколлегий и выпускал газету через день.

На «прессконференции» он спрашивал у читателей:

— Что вас не удовлетворяет в нашей газете?

— Да толк-то какой от заметок? — говорил скептически кто-то из старшеклассников.

— Вы имеете в виду действенность материалов? — осведомлялся редактор. — Мы на это обратим внимание.

И в конце каждой статьи начал теперь делать пометки: «Вызвали на учком», «помогло», а в газете появились отделы: «По следам наших выступлений» и «Как преодолеваются пережитки старого».

Изредка он сам выступал с хлесткими фельетонами, подписывая их «Каран д’Аш», а в передовице «В чем сила коллектива?» обрушился на отлынивающих от общественных поручений.

Только однажды ответственный редактор поскользнулся.

Приложением к стенной газете была газета световая. На стеклышках рисовали каррикатуры и по субботам показывали их в, зале через эпидиоскоп. Сергей Иванович посоветовал Богатырькову:

— Дайте-ка в светогазету материал о ее редакторе. Он на уроках французского языка по десять раз меняет место.

— Дадим! — охотно, согласился Леонид. — Заметку можно озаглавить «Тушинские перелеты». Только поместит ли? — усомнился он.

На подученной каррикатуре Борис размашистым почерком начертал:

«Ввиду нехватки стекла материал не может быть опубликован».

Сергей Иванович раздобыл у Савелова большой кусок стекла, и принес редактору:

— Вот вам запасец, — как ни в чем не бывало протянул он Балашову стекло.

Редактор испытующе посмотрел на Сергея Ивановича, улыбнулся и пропустил каррикатуру.

Рядом с расписанием в учительской Волин прикрепил кнопками свежий номер заводской многотиражки. И сразу около этой газеты оказались и Капитолина Игнатьевна, и Сергей Иванович, и химик Багаров. Передовица называлась «Наша школа». Целая страница отведена была письмам родителей, учителям. Мать Толи Плотникова писала:

«Примите наше рабочее спасибо… Для нас и Серафима Михайловна, и Яков Яковлевич, и все вы — родные, близкие люди».

— Это очень трогательно, — тихо сказал химик Багаров и задумчиво отошел к окну. — Очень трогательно и дорого…

Сергей Иванович, прочитав газету, подошел к «француженке», сел рядом с ней на диван. Она зябко куталась в платок, черные жесткие волосы беспорядочно обрамляли ее длинное унылое лицо.

— Капитолина Игнатьевна, категорически настаиваю на том, чтобы вы больше требовали от моих девятиклассников, — как можно мягче, но решительно сказал Кремлев. — Если ученик того заслужил, вы не бойтесь его «обидеть», обострить отношения. Не прощайте ничего нарушителям порядка, а мы, все остальные, вас поддержим.