В хорошем настроении Лева называл все это «контроль, бессмысленный и беспощадный», в плохом рассудительно говорил «я из-за тебя возненавижу математику». Было и совсем стыдное, казалось, невозможное между ними.

— Ты в кружок, Левочка?

— Нет, я к Тане. Тане нужно алгебру сделать.

— Нет! Ты не пойдешь! Ты… тебе нужно заниматься, — решительно сказала Фира.

Выкрикнув «Я ненавижу математику!» — прозвучало как будто «я тебя ненавижу!» — Лева ушел, а Фира осталась за дверью с опрокинутым лицом и в закрывшуюся перед ней дверь, на всю квартиру, на радость соседкам, выкрикнула глупое: «Никто не смеет так со мной разговаривать!»

Если бы Фира увидела такую сцену в кино, она, педагог, не чуждый психоанализа, сказала бы, что мать ведет себя как брошенная любовница, строит отношения с сыном как с мужчиной, сама провоцирует сына на неповиновение, проверяя, насколько еще сильна ее власть. Реакция на измену может быть двоякой: слабые женщины становятся еще слабей, затихают, сильные реагируют агрессивно, им нужно показать свою власть, подавить, контролировать, чтобы у него земля под ногами горела! Умница Фира, но… это для других, а для себя — ночью раскаивалась в сделанных днем глупостях, а днем в полную силу прорывалось ее властное желание быть любимой, самой любимой, а если ее не любят — подавить.

Стыдные сцены повторялись все чаще, и поводом могло послужить что угодно, а иногда и повода не было. Лева кричал, и она кричала еще громче, она плакала, он просил прощения, она плакала еще сильней, просила прощения и страстно шептала «не знаю, что со мной». Мирились и затем опять — на любое упоминание Тани она зажигалась как спичка. Если бы ее ученики увидели ее дома, они не узнали бы энергичную красавицу Фиру Зельмановну в этой то плачущей, то кричащей, то изо всех сил сдерживающейся женщине-истеричке… Она вела себя как истеричка.

Фирина мама Мария Моисеевна хоть и не верила в Бога, но часто говорила: «Никогда не знаешь, как Бог накажет». Бог наказал Фиру изобретательно, на ее же поле.

За свою женскую жизнь Фире ни на мгновение не пришлось почувствовать себя отвергнутой: в юности, когда раздают оценки красоте, она была «самая красивая», во взрослой жизни, определяющей женский успех уже не количеством влюбленных, а качеством имеющейся любви, в любви никогда не унижалась и не унижала, самая любимая, богачка, владеющая самым прекрасным на свете Левой, главным мужчиной в ее жизни, красавцем Ильей, умницей Кутельманом. Но зато теперь!.. За время Левиной любви к Тане она прожила полноценную женскую жизнь: поруганная любовь, предательство, унижение и почти смирение — пусть будет соперница, только пусть он и меня любит. Никогда не знаешь, как Бог накажет, но уж точно шлепнет по самому больному.

Возвращаясь к математике — Левины шансы на победу были так велики, как только возможно, и сам Лева был в себе уверен, и Фира нисколько в нем не сомневалась, и все это — крики, скандалы, давление, контроль, бессмысленный и беспощадный, — было не про олимпиаду, а про любовь.

— …Ты представляешь, она его, видите ли, не любит!.