Он не успел закончить фразу, как Пестрый, резко размахнувшись, ударил Кешу монтировкой по голени. Тот заорал, рухнул на одно колено, зажимая руками раздробленную ногу. Правда, надо отдать Кеше должное, он быстро взял себя в руки, стиснул зубы, хотя лицо стало белее савана. Знал, что слабых не любят.

— Колись, падла, кому Американца слил? — спокойно, даже доброжелательно спросил Пестрый.

— Пацаны, я не знаю… — просипел тот, корчась на полу. — Правда.

— Врешь, сука. Знаешь. Колись, не то сейчас вторую ногу сломаю.

— Не знаю, правда…

Вадик поджал губы. Он почему-то верил Гостю. Предчувствие, что ли? А Кеше и не было смысла колоться. Стоило ему признаться в том, что ответственность за смерть Американца лежит на нем, и он мог считать себя трупом. Отпусти его одни — за дело взялись бы другие. Так что, по-любому, не жилец он.

Пестрый старательно, как в гольфе, примерился и нанес еще один удар. От всей души. Кеша завыл. Сломанная окровавленная берцовая кость прорвала штанину и теперь торчала, словно огромная заноза.

— С-с-с-суки… Ну не знаю я, честно… Правда… — Кеша катался по полу, пытаясь таким странным образом унять дикую боль, удержать ее в груди, не выпустить наружу. — Мамой клянусь.

Пестрый напрягся.

— Ты чем клянешься, падла? Я тебя урою, лично!!! — заорал он с истеричными нотками в голосе. — На куски порву, гнида, перхоть «американская»! Ухо оторву и собакам скормлю, понял?!!

Лучше было бы Кеше промолчать. Мать — это святое. Конечно, Пестрый просто обрабатывал Кешу, — и, по мнению Вадима, совершенно напрасно, пленник все равно ничего не соображал от боли, — но клятва эта была лишней.

— Слышь, Пестрый, — Вадим указал на рабочее место шлифовальщиков. — Брось-ка его сюда.

— На фига? — не сразу сообразил тот.

— Бросай, тебе говорят. Времени на базары нет.

Пестрый ухватил Кешу за шиворот, потащил к укрепленному на полу, отполированному до зеркального блеска стальному листу, служащему своеобразным рабочим столом. Швырнул пленника поверх.

— И чего?

— Дай-ка…

Вадим забрал у Челнока пульт, опробовал кнопки. Массивная мраморная плита качалась в воздухе точно над листом. Вадим нажал рычаг, и груз пошел вниз. Весил камень не меньше пары сотен килограммов и опустился точно на раздробленные ноги Кеши. Тоненько брызнула из-под плиты кровь. Пленник заорал, но скоро крик перешел в жуткий, утробный вой.

— Ништяк, — прокомментировал Пестрый. — Надо будет потом рыло ему так же отпечатать. Братве на памятник тратиться не придется, — он засмеялся, довольный собственной шуткой.

— Братан, — Вадик подошел к Кеше, опустился на корточки. — Слей нам «махновца», и зуб даю, умрешь быстро, без всяких мучений. — Он достал из-под пиджака пистолет. — Давай, мы ждем.

— Я его не знаю, — простонал Кеша. — Правда. Первый раз… увидел.

— Он сказал, под кем ходит? — с ноткой участия в голосе поинтересовался Вадим.

Кеша отрицательно дернул головой, стиснул зубы. Каждое движение отдавалось в изувеченном теле новым наплывом боли.

— С… сказал только… люди… реальные…

— Да ладно, братан. Начал сливать, сливай уж по полной. Из-за него такие муки переживаешь…

— С-суки, — процедил сквозь зубы Кеша. — Кончай меня, ты обещал… Не знаю я ничего больше…

— Как он на тебя вышел?

В глазах Кеши плавали бело-золотые сгустки.