Теперь ему, выходит, подыскали очередную сферу деятельности. Может, это я ее и подыскал? Не буду вдаваться в подробности. Все равно я так и не знаю, какого рожна вообще сюда приехал.

— Как поживают наши био… гм… биотехнологии? — для порядка осведомился я. — Надеюсь, развиваются по нарастающей?

— С каждым днем все биологичней и технологичней, — заверил меня Потоцкий. — Сейчас сами увидите наши разработки. Прошу!

Он увлек меня по дорожке, вымощенной желтым кирпичом. Вся моя свита — десяток секьюрити, Вова-референт, еще несколько Вов из обслуги, придворный фотограф и строгий немой полковник ВВС с ядерным чемоданчиком — гуськом потянулась следом.

Потоцкого я мог ни о чем не спрашивать, отдавшись на волю стихий. Он был уникален тем, что не требовал мелочной опеки и еженедельных понуканий. Получив задание в самом общем виде, он не приставал к начальству на промежуточных этапах и не показывал полработы. Путь от дерьма к конфетке оставался за кадром.

В первом корпусе мне продемонстрировали материал-хамелеон. Самая обычная на вид тряпка, помещенная на испытательный стенд, на моих глазах меняла не только цвет и упругость, но форму и плотность: то ее можно было протащить сквозь игольное ушко, словно тончайший шелк, а то вдруг лоскут разрастался вширь и деревенел, как подмороженный, после чего электрокувалда выбивала из него искры. Потоцкий улыбался, размахивал руками, сыпал цифрами, разливался соловьем про изменения каких-то там биомеханических свойств клеточных мембран, про одежду ближайшего будущего. Он предрекал неминуемо скорый закат традиционных швейных отраслей, поскольку, мол, изделия из нетканых тканей перестанут шить обычным способом и начнут сразу выращивать, как парниковые огурцы, или выпекать, как свежие булочки.

Под конец своей речи Болеслав, извинившись, снял с себя пиджак крокодилового цвета и спросил, не разрешу ли я кому-то из президентской свиты попытаться этот пиджак разорвать. Я кивнул и кликнул добровольца. Желающих безнаказанно попортить гардероб самому Потоцкому нашлось целых пятеро, включая референта Вову; даже на бесстрастном лице немого полковника промелькнула тень сожаления о том, что чувство долга и ядерный чемоданчик не позволяет ему поучаствовать в благом деле.

Впрочем, как я и подозревал, все попытки мощных лосей-секьюрити и референта завершились безрезультатно: одежда, раздираемая на части, осталась целехонькой. Потоцкий надел пиджак обратно, самодовольно усмехнулся и предложил: «Продолжим осмотр!»

Во втором корпусе было тоже интересно, хотя внешне и не так эффектно. Там, как я понял, занимались утилизацией мусора и разрабатывали системы биологической очистки промышленных стоков. Болеслав азартно приплясывал возле перегонных кубов с манометрами, подкручивал какие-то разноцветные рычажки и ежеминутно менял отработанные бумажные фильтры на свежие. Традиционные химико-механические системы, представленные здесь же для контраста, делали свое дело медленно, с неприятным скворчанием и, несмотря на вентиляцию, заметно подванивали. Новейшие биоконструкции, которые располагались чуть поодаль, были раз в десять мельче, работали бесшумно и не пахли ничем.

Меня умеренно мутило, а Потоцкий распинался про невиданные возможности генетически модифицированных микроорганизмов. Он божился, что через год-два ответственность за очистку даже безупречной с виду речной воды (видите на фильтре, сколько в ней грязи!) возьмут на себя во-о-о-от такие (взгляните сюда, в микроскоп!) крошечные пылевые клещи-сапрофиты — почти те же, что водятся в обычных матрацах, но видоизмененные в соответствии с новой программой. Слой жирной грязи на фильтрах выглядел гадко, клещи-избавители при сильно увеличении — еще гаже, и, кабы не постукиванье у меня в голове, я бы, наверное, испытал некоторое удовлетворение от того, что в России еще одна мерзость будет эффективно бороться с другой.