— Вот и приступайте, — повелел я. — Ваши старания будут оценены по достоинству, Россия — щедрая душа… Кстати, есть ли у вас какие-нибудь личные просьбы, помимо гонорара?

Суслик замялся. У него, конечно же, имелись интимные желания, но он не был уверен, вправе ли доверять их верховной власти. Похоже, за месяцы моей расслабухи народишко тоже успел подраспуститься. Растерял полезные навыки бить челом, припадать к стопам и уповать на высшую волю. Да уж, в нетрезвом виде я — сущая тряпка. Чуть-чуть не пробулькал великую сверхдержаву.

— Никогда не стесняйтесь просить у того, кто сильнее и могущественнее вас, — объявил я грызуну. — Подумайте сами: в силах ли мы упомнить, кто из вас в чем нуждается? Золотые рыбки и те требуют конкретных формулировок. Излагайте же, не тяните. Хотите новое корыто от Гуччи? Столбовое дворянство? Ну! Ввиду финансового кризиса вместо трех желаний сегодня выполняем два.

— Дачку бы еще одну… в Переделкино… — выдохнул Теянов. — Внучок, знаете ли, подрос, тоже поэт, хе-хе… Нуждаемся, так сказать, в расширении площади… а то цены на недвижимость…

— Считайте, вас уже расширили, — заверил я суслика. — Сейчас оставите у секретаря заявление на мое имя, и я подпишу. Если свободных площадей нет, выселим с ОМОНом какого-нибудь дармоеда. Много их к русской литературе присосалось… Какова будет просьба номер два? Только побыстрее, нам уже пора закругляться.

— Насчет Сергея Александровича бы… — невнятно и куда-то вбок забормотал автор будущего гимна. — Компетентным бы органам разобраться… Дать отчет… По вопросу безвременной смерти…

— Он ваш близкий родственник? — посочувствовал я грызуну.

— Сергей Александрович Есенин — умученный русский поэт! — с драматическим надрывом в голосе сообщил суслик.

Хм. Какие, однако, страсти кипят среди стихотворцев. Из Есенина я с трудом припоминал один-единственный стишок: про деревенского чувака, который приставал к зеленым насаждениям. То он, видите ли, целовал березку, то обнимал рябину, то бодался с дубом, а перво-наперво, разумеется, беседовал по душам с кустом конопли.

— Но разве ваш Есенин не повесился еще лет сто назад? — тактично спросил я. — Не поздновато ли органам разбираться?

— Не сам он повесился! — жарким шепотом сообщил мне грызун. — Все было подстроено. Они его приговорили и привели в исполнение.

— Кто такие «они»? — не врубился я.

— Ну эти… — Теянов тоскливо заозирался. Видно было, что он хочет мне что-то сказать, но отчего-то не решается. — Эти самые… — Поэт показал фалангу своего мизинца и нервно мне подмигнул. — Их всего 0,69 процента, а они повсюду… и на земле, и под землей… ну малый народ… Вы же меня понимаете?

Я кивнул Теянову в ответ и тоже подмигнул ему со значением, хотя так ничегошеньки не понял. Но, в конце концов, есть в Российской Федерации человек, которому подобные вещи следует понимать по должности. Значит, ему и напрягать мозги вместо президента.

Едва поэт отправился восвояси, как я сразу же, не откладывая дела в долгий ящик, приказал Вове-интеллигенту срочно наладить мне связь по АТС 1 — здесь, в Екатерининском зале. Расторопный очкарик оказался на высоте: всего за минуту он пошептался со стариком церемониймейстером, наорал на ближайшего фельдъегеря, щелкнул пальцами, и ниша с подключенным аппаратом нашлась рядом, в коринфской колонне, которая была не целиком мраморной.

Уже третий раз за сегодня мне пришлось звонить Генпрокурору.