«Знаю, — сердито бурчит Рафаил. — Но я хотя бы предложил. А ты, если такой умный, может, придумаешь что-нибудь получше?»

«Легко, — учительским тоном замечает Мисаил. — Ты глянь левее! По полу рассыпаны зубочистки, и две совсем близко к нашему мальчику. Как только он начнет шевелиться, то сможет подгрести одну и уколоть его в ногу. Чтобы убить вампира, нужно, конечно, попасть осиной ему в сердце, но пусть хотя бы ранит его…»

«Мис, дорогой, ты бредишь, — объявляет Рафаил. — Какая осина? Это же китайские зубочистки! Они наверняка сделаны из бамбуковой стружки. И я не помню, чтобы бамбук на них действовал».

Мисаил молчит, затем признается: «Ты прав, бамбуковые. Жаль. Но если бы они были осиновые, план бы сработал. Я вообще-то теоретик, а не практик, мое дело — стратегия и перспектива».

«И какая тут перспектива?» — мстительно осведомляется Рафаил.

«Нулевая, — не спорит Мисаил. — Но, согласись, исходная идея была блестящей. Человеческий материал, как всегда, подвел. Грубо говоря, мы с тобой поставили не на ту лошадь».

«А кто его выбрал? — интересуется Рафаил. — Не ты ли?»

«Не я, — открещивается Мисаил. — Я вообще не понимаю, зачем мы связались с этим маргинальным типом. Он же ничего не умеет».

От такого внезапного предательства у меня щемит в груди.

«Я вам не лошадь и не материал, — мысленно говорю я. — А вот вы — сволочи! Разве могут Божьи ангелы быть такими сволочами?»

«Не могут, — отвечает Рафаил. — Но кто тебе сказал, что мы — ангелы? Мы просто голоса в твоей больной голове. Синдром навязчивых состояний. Ты слышал, что ваш президент сказал про контузию? Вспомни, до контузии никаких ангелов у тебя не было».

«Не слушай его, Ионе, — веселится Мисаил. — Это он — просто голос, а я настоящий ангел, только маленький… О, я купидон, я амурчик. Если ты в кого-то влюблен, обращайся».

«Мис, заткнись, пожалуйста, — одергивает напарника Рафаил, а мне говорит наставительно: — Раскинь мозгами: если бы мы были ангелы, стали бы мы помогать такому неудачнику, как ты? Ты сам нас придумал. И разговариваешь ты сейчас сам с собой».

«Злой ты, Рафа, — хихикает Мисаил. — Злой и противный. Взял и обломал человечка, а ему и так паршиво. Теперь придется кончать базар. Ну все, сворачиваемся и уходим. Чао, бамбино!»

«Погодите, не уходите! — мысленно восклицаю я. — Не бросайте меня, гады! Только не сейчас! Не сейчас!!»

Никто мне не отвечает. Впервые за долгое время в моей голове нет ничего, кроме гулкой пустоты. Голоса ушли.

20.15–21.00

Открытие выставки в Центральном Доме Художника

Если я выживу, обещаю тебе, Господи, что впредь буду следовать президентскому графику от первой до последней запятой. Папка Вовы-референта станет отныне моей Библией, Камасутрой и Уставом гарнизонной и караульной службы. Написано «обед» — буду жрать обед, написано «туалет» — буду тужиться, написано «головная боль» — буду усмирять свою черепную сливу. Никаких отступлений, никаких импровизаций, никакой самодеятельности, ни-ни! Если бы я, например, сегодня жил по графику, то час назад мирно общался бы с придурками-животноводами на ВВЦ, а сейчас перерезал красную ленточку на открытии какой-то художественной хрени в ЦДХ.

И что вместо этого? Вот уже час я торчу в Круглом зале, в башке моей бушует камнепад, а напротив меня, грозя средневековым арбалетом, расселся пожилой вампир — по совместительству еще и президент Румынии.