Рокки. Да, кого ты думаешь обмануть, Ларри? Он на самом деле тебя раскусил. Он прав: если ты так уж хотел умереть, ты бы уже давно спрыгнул с пожарной лестницы.

Ларри (вызывающе). Потому что это для трусов, вот почему!

Пэррит. Он — трус, Рокки. Трусливый старый обманщик!

Ларри (набрасывается на него). Ты лживая дрянь! Помни, о чём я тебя предупредил!

Рокки (сердито смотрит на Пэррита). Правда, не лезь не в своё дело! Кто тебе дал право вмешиваться? Вытолкать его, Дарри? Если он тебе здесь не нужен, никто другой за него не заступится.

Ларри (стараясь говорить безразличным тоном). Не надо. Пусть остаётся. Он мне не мешает. Он для меня ничего не значит.

Пэррит. Ты прав, мне сейчас некуда податься. Ты — единственный человек в мире, к кому я могу обратиться.

Рокки (сонно). Ты — мягкосердечный старый дурак, Ларри. Он такая же никчемная вошь, как и Хикки. Ему тут не место. (Он зевает.) Я валюсь с копыт. Ни минуты не спал. Глаза слипаются.

Пэррит (наклоняясь к нему — тихим, заискивающим, извиняющимся голосом). Прости, что я тебя изводил, Ларри. Но ты меня злишь, когда ведёшь себя, будто тебе совершенно всё равно, что со мной случилось, и запираешь свою дверь, так что я не могу с тобой поговорить. (Затем с надеждой.) Но ты же заперся от Хикки, правда? Я тебя не виню. Я начинаю его ненавидеть. Я всё больше и больше его боюсь. Особенно после того, как он рассказал нам, что у него умерла жена. У меня такое странное чувство, что я как-то с ним связан. Не знаю почему, но теперь я начал думать о матери — как если бы она умерла. (В его сожалеющем тоне проскальзывает что-то, похожее на удовлетворение.) Вполне возможно, что она на самом деле умерла. Внутренне, я имею в виду. Её, наверное, мучают мысли обо мне — я знаю, она не хочет обо мне думать, но ничего не может с собой поделать. В конце концов, я — её единственный ребёнок. Она иногда меня баловала. Очень изредка, я имею в виду. Когда она обо мне вспоминала. Как будто она хотела что-то искупить. Как будто она чувствовала себя виноватой. Наверное, она меня немного любила, хотя она никогда не позволяла этой любви ограничивать её свободу. (Со странной тоской.) Знаешь, Ларри, у меня одно время было необъяснимое подозрение что, возможно, если бы всё открылось, выяснилось бы, что ты — мой отец.

Ларри (яростно). Идиот! Кто вбил эту сумасшедшую идею в твою голову? Ты знаешь, что это ложь! Любой из нашей компании на Западном побережье может тебе сказать, что я в глаза не видел твою мать до того, как ты родился.

Пэррит. Ну, я вряд ли стал бы их об этом спрашивать, правда? Хотя я знаю, что это правда, потому что я спросил её. Она приучила меня быть откровенным и спрашивать её всё, что угодно, и она всегда говорила мне правду. (Резко.) Но я говорил о том, что она, наверное, чувствует сейчас по отношению ко мне. Что она думает про то, что я ушёл из Движения. Она никогда мне этого не простит. Движение— это её жизнь. И, наверное, это стало бы для неё последним ударом, если бы она узнала, что это я…

Ларри. Заткнись, проклятый!

Пэррит. Это её убьёт. И я уверен, что она знает, что это, должно быть, я. (Внезапно с отчаянной настойчивостью.) Но я не предполагал, что полицейские схватят её! Ты должен этому верить! Ты должен понять, из-за чего я это сделал! Признаю, что то, что я сказал тебе прошлой ночью, было враньём — вся эта чушь о патриотизме и долге перед своей страной! Вот настоящая причина, Ларри, — единственная причина! Это — деньги! Я связался со шлюхой, и мне нужны были деньги, чтобы потратить их на неё и хорошо провести время! Это — всё, ради чего я это сделал! Просто ради денег! Честное слово!

Ларри (хватает его за плечо и встряхивает). Заткнись ты, будь ты проклят! Мне-то до этого какое дело?

Рокки.