Впрочем, они там, в Женеве, пришли наконец к соглашению относительно ядерного оружия: начиная с этого момента ни одна из сторон не вправе его применить иначе как в качестве меры возмездия в ответ на ядерный удар противника. Хотя нгуми по‑прежнему не желают признавать своей ответственности за Атланту. Что нам было по‑настоящему нужно – так это соглашение соглашений: «Если мы что‑нибудь пообещаем, мы не откажемся от своих обещаний, по крайней мере, в течение следующих тридцати дней». Но на это почему‑то ни одна из сторон не согласилась.

Я выключил комм и порылся у Амелии в холодильнике. Пива не было. Ну что ж – сам виноват. Опять же, немножко свежего воздуха мне не повредит, так что я закрыл дом и покатил к воротам университетского городка.

Дежурный сержант‑охранник проверил мои документы и заставил подождать, пока он позвонит по телефону и сверит данные. Двое его приятелей все это время стояли рядом, опираясь на винтовки, и самодовольно ухмылялись. Кое‑кто из обычных солдат смотрит на механиков свысока, потому как мы, дескать, воюем «не по‑настоящему». Они забывают, что мы служим дольше их, и уровень смертности среди механиков выше, чем в любом другом роде войск. Забывают, что благодаря нам им не приходится «по‑настоящему» лезть в самое пекло.

Ну, конечно, для кое‑кого из них важнее совсем другое: мы ведь мешаем им выслужиться, не даем показать, какие они герои. «Миру нужны всякие люди», – говаривала моя мама. Армии – тоже, но в меньшем количестве.

Сержанту наконец пришлось признать, что я – это я.

– Оружие есть? – спросил он, заполняя мой путевой лист.

– Нет. Днем я хожу без оружия.

– Похороны за свой счет, – сказал сержант. Он аккуратно сложил путевой лист пополам и протянул мне. На самом деле оружие у меня было – армейский выкидной вибронож и маленькая «беретта» – лазерный пистолет. А этому парню придется когда‑нибудь оплачивать свои собственные похороны, раз уж он не может определить, вооружен человек или нет. Я отсалютовал его приятелям одним поднятым между глаз пальцем – обычное приветствие солдат действительной службы – и поехал по своим делам.

Возле ворот крутилось несколько проституток. Одна как‑то нервно подергивалась, и голова у нее была обрита наголо. Но для бывшего механика эта девица была слишком старой. Всегда удивляюсь таким. Она, конечно, сразу же меня заметила.

– Эй, Джек! – проститутка вышла на дорожку и не дала мне проехать. – Могу предложить кое‑что как раз для тебя.

– Как‑нибудь в другой раз, – сказал я. – С виду ты вроде ничего, – на самом деле она была страшная, как смерть. Лицо, да и все тело у нее было какое‑то осунувшееся и потасканное. И, судя по вечно красным белкам глаз, эта мамзель частенько прикладывалась к бутылке.

– Тебе – за полцены, лапочка!

Я покачал головой. Она вцепилась в руль моего велосипеда.

– Ну хоть за четверть цены! Я так давно не делала этого в подключении…

– Я не занимаюсь таким, когда подключен, – я почему‑то разоткровенничался – отчасти. – Во всяком случае, с незнакомками.

– И долго бы я тогда оставалась для тебя незнакомкой? – в ее голосе звучала откровенная мольба.

– Извини, – я свернул с дорожки на траву. Если я еще хоть немного здесь задержусь, она начнет предлагать деньги мне!

Прочие проститутки наблюдали за этим разговором, и на лицах их отражались самые разные чувства: интерес, жалость, понимание и сочувствие.