Изменить размер шрифта - +

Бестолковый главный герой, Генри, слишком глубоко увяз во всем этом, и потому не в состоянии увидеть эту простую истину. Однако он подробно и точно описывает все события.

Интересно, что этот бедный Генри подумал бы о наших способах ведения войны? Не знаю, существовало ли в его эпоху слово, наиболее подходящее к тому, что мы делаем – мы ведь буквально истребляем своих врагов. И еще мне интересно, какие же простые истины сокрыты от меня самого из‑за того, что я так глубоко увяз в этой войне?

 

* * *

 

Джулиан не знал, что у автора «Награды за храбрость» было перед ним преимущество – автор вообще не участвовал в той войне, о которой писал. Трудно увидеть картину целиком, когда ты сам – ее часть.

Та давняя война была относительно прямой и честной, как в экономических, так и в идеологических вопросах. В отличие от войны Джулиана. Враги – нгуми – представляли собой непрочный союз нескольких десятков «повстанческих» сил, в этом году – сорока четырех. Во всех вражеских странах были законные правительства, которые активно сотрудничали с Альянсом – хотя ни для кого не секрет, что немногие из этих правительств были избраны большинством голосов своих граждан.

Отчасти это была экономическая война – война между «имущими», чье благосостояние обеспечивала нанофорная экономика, и «неимущими», которым не так повезло – они родились там, где наука не развита и нанофоров просто нет. В какой‑то мере это была расовая война – черные, коричневые и желтые – против белых и некоторых других желтых. Джулиан в этом смысле выбивался из общего контекста, но он не испытывал особенно родственных чувств к Африке. Это было слишком давно и слишком далеко, и вообще – он не понимал этих сумасшедших африканцев.

И, конечно же, в значительной степени эта война была войной идеологий – защитники демократии против харизматических повстанческих лидеров, в большинстве своем диктаторов с тяжелой рукой. Или, другими словами – капиталисты, зарящиеся на чужие земли, против защитников интересов народа.

Но в этой войне не предвиделось эффектного, наглядного завершения, вроде Хиросимы или Аппоматтокса. Война сойдет на нет только в том случае, когда либо Альянс распадется – и противодействие повстанцам, лишившись единого командования, станет нерегулярным, либо повстанцев‑нгуми повсюду прихлопнут так сильно, что они превратятся в группки преступных элементов местного значения, а не в более‑менее организованные военные формирования, как сейчас.

Все это уходило корнями в глубины двадцатого столетия, а то и дальше. Многие повстанческие группировки продолжали политику своих предшественников, появившихся еще в те времена, когда первые белые люди, вооруженные пороховыми ружьями, на парусных кораблях пристали к берегам их земель. Альянс не признавал таких раскладок, считая их происками шовинистической пропаганды, но все же в этом была какая‑то доля истины.

Ситуацию усложняло еще и то, что во многих странах повстанцы тесно сотрудничали с организованной преступностью – как это было во время нарковойн в начале столетия. Иногда там вообще не оставалось ничего, кроме преступности – организованной или неорганизованной, но повсеместной. В таких странах военные силы Альянса были единственными представителями законности, и зачастую местные относились к ним не очень благожелательно – при полном отсутствии законной, государственной торговли им приходилось выбирать между четко налаженным черным рынком, на котором можно было купить практически все, и скудной благотворительностью Альянса, который поставлял только самое необходимое, и то не всегда в достаточных количествах.

В Коста‑Рике, где воевал Джулиан, ситуация была еще запутанней. Эта страна долго умудрялась оставаться в стороне от войн, сохраняя нейтралитет, который уберег ее от глобальных катаклизмов двадцатого столетия.

Быстрый переход