— А кто же?

Андрей Григорьевич знал, кого назовет Валиков. Не надо быть очень уж хитроумным, чтобы догадаться.

— Я сам видел! Все просто предполагают, шепчутся. А я шел в столовую как раз и как раз видел!

— Почему же молчал до сих пор? Боялся, что ли?

— Я хотел сразу сказать ей. А потом думаю: чего я буду ей-то говорить? Начнет то да се. Молодая. А теперь я решил сказать, потому что он убежал, а он как раз ни при чем.

— Понятно, — протянул директор. Он действительно разобрался довольно быстро. Молодая — это, конечно, Галина Александровна. — Ну решил сказать — тогда говори. И никого не бойся. Надо же нам разобраться до конца.

— Да не боюсь я никого. Я вообще никого не боюсь никогда. — Валиков сказал это с большим достоинством. Подумал еще и честно добавил: — Только Вовку Климова немного боюсь, очень больно дерется.

— Ах, Климова, значит, все-таки боишься? Потому и молчал?

— Боюсь. Только Климов здесь тоже ни при чем.

Тут директор открыл рот, как Гоша Нечушкин, когда очень удивляется.

— Погоди! Климов ни при чем? Ты уверен, Валиков? Ты хочешь сказать, что Климов не брал денег?

— Не брал! — Валиков опять стукнул кулаком по столу. — А вы, значит, тоже на него думали? Вот видите? Все на него думали. И на Гошу некоторые. А взял-то совсем другой человек!

И Валиков зашептал почти на ухо директору. А директор послушал-послушал. А потом как стукнет кулаком по столу.

— Убить мало! Своими бы руками придушил!

Валиков отпрыгнул. Потом сказал уже громко:

— Я сам видел. Она приехала выпивши. Я побежал Лидку позвать. Обернулся, а она в раздевалке по карманам шарит. Я сам видел!

Валиков замолчал. Андрей Григорьевич повторил грустно:

— Убить мало. И парень из-за этой дряни убежал. И девочку жалко. Ты, Валиков, вот что. Дай честное слово, что никому не скажешь. И Лиде Федоровой никогда в жизни — даже через двадцать лет. Понял?

И Валиков дал честное слово.

Кто стоял у забора?

Гоша сидит в сквере. Редкие снежинки садятся на рукав, на мокрую землю. Скачут воробьи, и на первом снегу остаются их следы: три пальца вперед, один назад. Крошечные коготки.

На вокзале намного теплее, но туда нельзя — слишком много милиционеров. Ты кто? Ты куда? Ты откуда?

И он тащится по улице, втянув голову в капюшон. Руки в карманах. Совсем и не холодно. Если отвернуться от ветра. И не раскисать.

Гоша вспоминает интернат. Как Лида золотистая рассказывала про маму. А Климов — про отца-шофера. Как Денис разливает чай, горячий, крепкий. А еще вспоминает ночную дежурную Валентину Петровну. Как она ругала их за шум в спальне. А попробуй не шуметь, когда страшно. Вспоминает фабрику. В последнее время они делали брелочки для ключей. Когда маленький компас берешь в руку, стрелка начинает бегать, бегать. А потом замирает. Красный конец всегда показывает на север. Как ни крути, как ни верти — стрелочку не обманешь. Только на север. Сегодня четвертый «Б» как раз придет на фабрику. Зоя Викторовна выйдет навстречу, спросит: «А где Гоша?» И Климов с удовольствием ответит: «Он украл деньги и попался, дурачок. Поэтому убежал». А Галина Александровна промолчит, ей теперь за Гошу стыдно. А Зоя Викторовна, как всегда, поведет их в цех. Без него все будет так же.

Незаметно, сам не знает зачем, он приплелся к своей школе. Школа как школа — за каждым окном учатся. И никому нет дела до Гоши Нечушкина. Кончились уроки.

— Эй, ты чего тут бродишь? Девочки, смотрите, это Нечушкин.